Я всегда говорил что не вернусь больше в горы
Я уже стар и толст и все эти тараканы и злющие мулы
И оладьи каждым каждым утром этого мира

Старый Эдвард Уимен (63 лет)
Мчится по тропе опережая нас всех
Стеная, «Ох болят мои старые ноги,
Спину ломит и хрен торчком»
Обрывая ольховые ветки под дождем

Теперь я один в остекленном дому на вершине
И вокруг мне напевно гудят колокольные горы
Непрестанно безумствует в доме полдневное солнце
И полуночных солнц целый сонм бьется в стекла окон
Ум мой бодрствует даже во сне

Утренний туман в южном ущелье
Мерцающая пена возвращает древний уровень морю
Озера цветов зеленого мыла и индиго
Верхнее озеро - арена черный полуоткрытый глаз

Куропатка ищет жучков под снегом
Медведь смотрит сквозь стену в полдень
Олень карабкается вверх поглазеть на лампу
Мышь едва не тонет в меду

Я вижу отпечатки своих ботинок вперемежку с оленьими следами
Медвежьи когти и копыта мулов на песчаной дорожке в уборную

Гораздо позже я пишу:
     «неистовствует. Рассвет викингов
      Пышная смерть лета на востоке»
(Влияние байроновского пейзажа
Завернутые страницы обнаруживают порочность стиля.)

Лежу на граните голый около своей сторожки
Жаркое сентябрьское горное солнце, но в голове моей
Тихая темная ночь с иными светилами

ГЕРАКЛИТ: «Проснувшись мы оказываемся в общем мире
Но сон погружает каждого
В мир собственный.»

И то что я люблю на самом деле (напоминаю я себе)
Это музыка, книги, некоторые пейзажи суши и моря
И то как свет падает на все это, преломленье
Света в гранях агата, сам свет… Мне кажется
Что я до сих пор боюсь темноты

«Запомни умник есть кое-что
поумней и побольше тебя.»
Ирландским страхом перед чужими святынями
Наполнен голос моего отца (хотя ни он
Ни прапрапрадед его Ирландии не видели)

Могила блестит позолотой надгробья
И сложены пальцы в заклятья подобье

Остальное они перевезли через Атлантику
Растеряв и разбросав по бизоньим равнинам
Среди этих деревьев и этих гор
От Дунса Скотуса¹  до этой страницы
Тысяча лет

(«…собака идущая на задних лапах –
и не то чтобы у нее хорошо получается,
просто она это делает.»)

Вот ведь дурацкое опровержение гипотезы
Что человек это что-то большее
Того что у него в штанах

ЭМПИДОКЛ: «Приходят времена, когда все части
Составляющие тело человеческое собираются
Любовью в цветущем празднике жизни; бывает и так
Что разделенные жестоким Раздором, они блуждают по отдельности
В волнах моря человеческого»

Огонь и давленье солнечного света отбрасывают
Отбрасывают сороконожью тень ветки папоротника
Гравюра на известняке – устрицы и каменные раковины
Обломок черного вулканического камня посверкивает кристаллами
Огонь и давленье Любовь и Раздор отбрасывают
Бронтозавр отводит свой взгляд

Пот мой струится по камню

ГЕРАКЛИТ: «Превращения огня порождают
в первую очередь, море; и море по сути своей
есть смесь земли и воздушного вихря…
Оно рассеивает, оно и собирает;
Оно наступает и отходит назад».

Я выбираюсь из пропотевшей выемки
           (Море!)
И сажусь на скале повыше

Кажется что-то горит?

Солнце! Умирающее

Выдохшееся, утомленное
Породившее бронтозавра, Гераклита
Эту скалу, меня,
Просто так
И все-таки я скажу вам (кажется дело в любви)…
Мухи и прочие букашки собираются со всей округи
Чтобы послушать
Также я обращаюсь к камню, вереску,
Горной ели

БУДДА: «Все составляющие бытия
Мимолетны: Трудитесь усердно над своим спасением»

(И все сущее, как сказал один знаменитый последователь
этого учителя, так изнурительно запутанно).

Жила была птичка
Сидела в яичке
И силой природы чудесной
Слились молекулы белка
В клювик и в зоб
В перья и в хвост
В лапы и когти

Бабушка моя говорила:
«Посмотри-ка на этих бедняжек,
чумазых голубей!»

И вывеска на МакАлистер-стрит:

С ЛЮБВЬЮ

Я разрушаю себя, вселенную (яйцо)
И время – чтобы добиться ответа:
Существуют спящий, смеющийся, и танцор

Мы все твердим свое в мерцающей темноте
Плавая во снах спящего.
Дитя говорит мне, «Ты знал это все время»
Я: «А я все забываю что смеющийся
Спит; и что спящий танцует»

Два года назад из сторожки на горе Саук
Видна была долина Скагит
До самого Паджет Саунда:
Цепь предгорий, и глубоко в лесу –
Огоньки домов ясными ночами.

Гора моего нынешнего лета
Выступает из главного хребта
Делит долину на две части и обрывается
Рекой; плотина Росс заполняет разрыв
И движет троллейбусы
По улицам туманного далекого Сиэттла.

Я окружен здесь горами
Ожерельем из 108 бусинок, в прошлом семян
            Ficus religiosa
              Дерева Бо
Ожерельем непрерывным, с одной бусинкой
      Покрупнее и украшенной
Кисточкой (пучком волос) (человека сидевшего
               под деревом)
          В центре ожерелья
Пустота, пустотный образ содержащий
Все умноженное многократно;
Каждая бусина повторенье, мир
Невежества и сна.

Сегодня день когда жарятся гуси²
День освобожденья осыпающихся цветов
Вершин и шишек объятых пламенем
Коньяк в солнечных лучах

Которые, говорил же я вам, исчезнут
Скоро станут невидимы
Поменявшись местами со звездами
Сверкающими в моей голове сейчас
Чтобы сегодня ночью в Китае
Прорастал рис.

Магнитные бури на солнечных долинах
Делают Аврору Бореалис³  ослепительно яркой
За грядой северных гор

Утром закрываю окна сторожки
Толстый лед наросший на ставнях
Вой койотов с соседнего хребта почти свист
Гора моя ЗДЕСЬ (меж двух озер)
Я беру с собой кусочек ее скалы
Густого темно медового цвета
С прожилками хрусталя
Запятнанного кварцем
Практически неразрушимый, он
Переливается от матовости к блеску
(Дзенбо⁴  говорят  «Вспышка молнии и искра кремня»)
Подобно породившим его горам

Мир перед нашими глазами есть
Выдумка ума, и ум
Хоть и запятнан ею, породив
Реки, солнце, навоз коровий, мух –
Внезапно может встрепенуться
И птичкою взъерошенной
Мгновенно

Исчезнуть
Исчезнуть
ПРАВДА, раствориться
В тиши
О МАМА!

Как говорится «Четыре раза вверх,
Три раза вниз». Я там же, на горе.