Биг Сур

      
1

	Церковные колокола разносят по трущобному району печальный воздушный
"Катлин", когда я просыпаюсь, удрученный и мрачный, после очередного
запоя, и более всего удрученный тем, что провалил свое секретное
возвращение в Сан-Франциско,  глупо напился, пока прятался среди бродяг
на бульваре, а затем отправился прямиком в Норт Бич, чтобы повидать
всех; и это несмотря на то, что мы с Лоренцо Монсанто перед тем
обменялись пространными письмами, выстроив план, как я тихо появлюсь,
позвоню ему, используя кодовые имена типа Адам Юлч или Лаладжи
Палвертафт (тоже писатели), а потом он тайно отвезет меня в свою тайную
хижину в лесах Биг Сура, где я мог бы побыть один и чтоб никто меня не
тревожил в течение шести недель, просто рубить дрова, носить воду,
писать, спать, гулять и т.д., и т. п.- Вместо этого я ввалился пьяный в
его лавочку "Сити Лайтс" прямо в разгар вечерней субботней суматохи, все
меня узнали (невзирая на маскировку: рыбацкая шапка,  рыбацкий плащ и
водонепроницаемые штаны), и все это выливается в буйную попойку во всех
знаменитых барах; фигов "Король Битников" вернулся и всем ставит выпивку
- И так двое суток, включая воскресенье, когда Лоренцо должен был
подобрать меня в моем "засекреченном" трущобном отеле ("Марс" на углу
Четвертой и Ховард), но когда он позвонил, никто не ответил, он заставил
служащего открыть дверь, и что же он видит: я валяюсь на полу среди
бутылок, Бен Фаган растянулся частично уже под кроватью, а на кровати
храпит Роберт Браунинг, художник-битник - И тогда он сказал себе:
"Заберу его на следующие выходные, наверняка он хочет побухать недельку
в городе (как обычно)"; таким образом, он уезжает в хижину в Биг Суре
без меня, думая, что поступил правильно, но Боже мой, вот я просыпаюсь,
а Бен и Браунинг уже ушли, им удалось как-то втащить меня на кровать, и
я слышу "Я Заберу Тебя Домой, Катлин", которое так печально вызванивают
колокола в туманных ветрах, над крышами жуткого старого похмельного
Фриско, ох, я, кажется, попал и не могу больше влачить тело свое даже
ради того, чтобы найти убежище в лесах, не говоря уж о том, чтобы хоть
минуту оставаться в городе - Это первая вылазка из дома (маминого),
которую я предпринял с момента публикации "В дороге", книги, которая
"сделала меня знаменитым", на самом деле, настолько, что в течение трех
лет меня сводили с ума бесконечные телеграммы, звонки, просьбы, письма,
посетители, журналисты, любопытные (громкий голос вопрошает в
полуподвальное окошко в ту минуту, когда я готовлюсь писать рассказ: "Вы
ЗАНЯТЫ?"), или случай, когда журналист ворвался ко мне в спальню, когда
я сидел там в одной пижаме, пытаясь записать сон - Подростки,
перепрыгивающие шестифутовый забор, который я воздвиг вокруг двора ради
уединения -  Вечеринки, когда бутылки летят в окно моего кабинета: "Эй,
выходи, выпьем, если все работать и не отдыхать, Джеки идиотом может
стать!" - Женщины, приходящие к моему дому со словами: "Я не спрашиваю,
вы ли Джек Дулуоз, поскольку знаю, что у него борода, но вы не могли бы
подсказать, как его найти - мне нужен настоящий битник на мою ежегодную
"Шумную вечеринку" - Пьяные посетители, блюющие в моем кабинете и
ворующие не только книги, но даже карандаши - Я и сам все это время пил,
пытаясь быть общительным, чтобы не отставать от всего этого, но в конце
концов понял, что вычислен и окружен, и остается либо бежать назад в
одиночество, либо умереть - И тут Лоренцо Монсанто написал: "Приезжай в
мою хижину, никто не узнает-" и т.д., и вот я добрался до Сан-Франциско,
как уже было сказано, проделав 3000 миль от своего дома в Лонг-Айленде
(Нортпорт) в чудесном купе "Калифорнийского Зефира", наблюдая, как
разворачивается Америка за рамкой моего личного окна, за все три года
впервые по-настоящему счастливый, три дня и три ночи в купе, растворимый
кофе и сэндвичи - Вверх к Гудзонской долине и через весь штат Нью-Йорк
до Чикаго, потом равнины, хребты, пустыня и в финале калифорнийские
горы, все так просто и как сон напоминает мои бедные суровые путешествия
по трассе, когда у меня еще не было денег на трансконтинентальные поезда
(а по всей стране студенты и школьники  уверены: "Джеку Дулуозу 26 лет,
и он постоянно ездит автостопом", в то время как мне, усталому и
измученному, несущемуся в койке купе через Солт Флэт, почти сорок) - Но
в любом случае: такой замечательный старт по направлению к отдыху,
который столь великодушно предложил милый старина Монсанто, и вместо
того чтобы все прошло тихо и гладко, я просыпаюсь пьяный, больной,
тошнотный, испуганный, в настоящем ужасе от печальной песни над крышами,
смешавшейся с поминальным плачем Армии Спасения, которая митингует внизу
на углу: "Сатана - вот причина твоего алкоголизма, Сатана - вот причина
твоей аморальности, Сатана - везде, он стремится уничтожить тебя, если
ты не раскаешься СЕЙЧАС", и хуже того, возня старых пьяниц, блюющих в
соседней комнате, скрип шагов в коридоре, всюду стоны - Включая стон, от
которого я проснулся, мой собственный стон в скомканной постели, вскрик,
вызванный огромным гудящим в голове "уу", которое, словно призрак,
мгновенно оторвало меня от подушки.

2

	И я обвожу взглядом унылую клетку, вот мой надежный рюкзак, тщательно
упакованный всем необходимым для жизни в лесу, включая миниатюрную
аптечку и нюансы питания, и даже аккуратная маленькая сумочка с
принадлежностями для шитья, старательно собранная милой мамой (тут и
безопасные булавки, и катушки, и специальные иглы для шитья, и маленькие
алюминиевые ножницы) - Талисман-медальон с изображением Св. Христофора,
свитер, носовой платок и теннисные тапочки (для пеших прогулок) - Но
рюкзак крепко засел в рассыпанном месиве бутылок, и все пустые, пустые
пузыри из-под белого вина,  битое стекло, ужас-"Надо шевелиться, или я
пропал", - понимаю я; пропал в пьяной безысходности трех последних лет,
которая есть и физическая, и духовная, и метафизическая безысходность, и
ее ты не выучишь в школе, и неважно, сколько книг об экзистенциализме
или пессимизме ты прочел, сколько выпил кувшинов аяхуасковых видений,
сколько принял мескалина или проглотил пейотля - Чувство, когда ты
просыпаешься в бреду от страха перед жуткой смертью, которая капает из
твоих ушей, как особые извивающиеся тяжелые пауки  жарких стран,
ощущение, будто ты горбатый грязный монстр, стонущий под землей в
горячей испаряющейся жиже, тянущий в никуда длинную жаркую ношу,
ощущение, будто стоишь по колено в кипящей свиной крови, уф, будто ты по
пояс в гигантской сковороде, наполненной жирными коричневыми
нечистотами, и нет в них и следа мыла - Ты видишь в зеркале свое лицо,
выражающее безбородую муку, такое дикое и полное печали, что нельзя даже
расплакаться, на него глядя, такое оно уродливое, такое потерянное, 
никакой связи с былым совершенством, поэтому некому плакать, или
что-нибудь еще в таком духе: как будто "Чужой" Уильяма Сьюарда Берроуза
занял твое место в зеркале - Хватит! "Надо шевелиться, или я пропал", и
я вскакиваю и первым делом встаю на голову, чтобы кровь прилила к
волосатым мозгам, принимаю душ в холле, свежая футболка, носки и белье,
бешено пакуюсь, хватаю рюкзак и выбегаю, бросив ключ на доску, и попадаю
на стылую улицу, и быстро иду к ближайшей бакалее, чтобы затариться едой
на два дня, запихиваю ее в рюкзак и шагаю через пустые аллеи "Русской
Тоски", где бродяги сидят нога на ногу в туманных дверных проемах
унылого жуткого ночного города, из которого я должен бежать или иначе
умру, и прямо к автовокзалу - Через полтора часа я в кресле автобуса,
табличка гласит "Монтерей", и мы трогаем вдоль по чистому неоновому
шоссе, и я сплю всю дорогу, и просыпаюсь удивленный и бодрый вновь,
вдыхая запах моря, а водитель трясет меня: "Приехали, Монтерей" - И,
слава Богу, это действительно Монтерей; я стою сонно, наблюдая в два
часа ночи смутные маленькие мачты рыбацких судов через дорогу от
автобусной остановки. Теперь все, что я должен сделать, чтобы завершить
свой побег, это преодолеть четырнадцать миль побережья до моста через
Ратон-каньон и войти в него.

3

  "Надо шевелиться, или я пропал", - и я просаживаю восемь
долларов на машину, которая везет меня вдоль побережья, ночь туманна, но
изредка можно увидеть звезды в небе, справа, там, где море, хотя моря не
видно, о нем только слышно от таксиста - "Что за местность? Никогда
здесь не был".
	"Ну так увидишь сегодня; Ратон-каньон, говоришь, ты там осторожней
гуляй в темноте".
	"Почему?"
	"Ну, просто фонарь зажги, ты говорил, у тебя есть-"
	И действительно, когда он выгружает меня у моста через Ратон-каньон и
подсчитывает деньги, я чувствую что-то неладное, слышен ужасный шум
прибоя, но не оттуда, откуда бы дoлжно, его можно было бы ожидать
отовсюду, а он поднимается снизу  - Сам мост я вижу, но под ним ничего -
Мост продолжает линию прибрежной трассы с одного обрыва на другой,
прекрасный белый мост с белыми же перилами и бегущей посередине, так же
как на шоссе, знакомой белой полосой, но что-то не так - Кроме того,
зажженные фары такси высвечивают несколько кустов, зависших в пустоте, в
том направлении, где должен начинаться каньон; такое ощущение, будто
висишь где-то в воздухе, хотя видны и грязь под ногами, и склон,
нависающий в стороне - "Что за черт!" - Я вспомнил направление,
указанное маленькой картой, которую выслал Монсанто, но в моем
воображении мечты об этом убежище, об этом возвращении домой были
связаны с чем-то шаловливым, буколическим, приветливые леса и радость,
отнюдь не с этой воздушной ревущей тайной во тьме - Когда отъезжает
такси, я, стало быть, включаю свой железнодорожный фонарик, чтобы с
робостью оглядеться, но его луч, так же как свет фар, теряется в
пустоте, на самом деле это батарейка слабая, и я с трудом вижу даже
обрыв слева - Что же касается моста, то его я уж и совсем не вижу, разве
только ряды люминесцентных опор, постепенно уходящих дальше в ревущую
пучину моря - Море шумит ужасно громко, буквально бросается на меня с
лаем, как собака, из этого тумана внизу, иногда оно гулко ударяет в
берег, но, Боже мой, где же берег, и как может море находиться под
землей! - "Остается только, - соображаю я, - светить фонариком прямо под
ноги, дружище, следовать за фонариком, стараясь не сбиться с дороги, и
надеяться, и молиться, чтобы он высвечивал дорогу, которая никуда не
денется, пока есть свет"; иными словами, я всерьез опасаюсь, что сам
фонарь собьет меня с пути, если я рискну на минуту поднять его от колеи
дороги - Единственное, что меня удовлетворяет в этом зависшем в высоте,
ревущем ужасе тьмы - это то, что корпус фонарика отбрасывает огромные
черные тени на утес слева от дороги, поскольку справа (где от морского
ветра извиваются кусты) теней нет, нечему там свет отражать - И вот я
начинаю свой долгий трудный путь, рюкзак за спиной, голова склонилась
вслед за лучом света, а глаза с подозрением взглядывают чуть выше, как у
человека, который находится рядом с буйнопомешанным, но старается не
замечать его - Грунтовая дорога идет чуть вверх, поворачивает направо,
чуть опускается, затем внезапно устремляется выше и выше - К этому
времени шум моря далеко позади, и в какой-то момент я даже
останавливаюсь, чтобы оглянуться назад и ничего не увидеть - "Выключу-ка
я фонарь и посмотрю, что тут можно разглядеть"; я буквально врастаю
ступнями в дорогу - Ни хрена, я не вижу ничего, кроме смутного песчаного
клочка под ногами.
	Пробираясь выше и дальше, дальше от морского рева, я, казалось бы,
должен чувствовать себя более уютно, но вдруг натыкаюсь на нечто
пугающее, останавливаюсь и протягиваю руку и пододвигаюсь бочком, это
всего лишь пастушья тропа пересекает дорогу (железные стойки ее
перегораживают), но в этот момент стремительный порыв ветра  налетает
слева, оттуда, где должен был быть утес, я высвечиваю это место, но
ничего не вижу. Да что за черт! "Не теряй дороги", говорит другой голос,
пытаясь сохранять спокойствие, я так и делаю, но в следующий момент
слышу треск справа, направляю туда луч, и вновь ничего, только кусты
сухо потрескивают и замышляют что-то, кусты, растущие на высокой стене
каньона и очень удобные для обитания гремучих змей - (это и была
гремучая змея, они очень не любят, чтобы их будил среди ночи горбатый
монстр, плетущийся с фонариком).
	Но дорога вновь ведет вниз, предательский утес вновь вырастает слева и
очень скоро, если мне не изменяет память и если верить  карте Лоренцо,
ручей  должен быть здесь, я слышу его журчание и лепет ниже, на дне этой
тьмы, где я по крайней мере буду на земле и смогу выносить порывы ветра,
налетающие сверху - Но чем ближе я подхожу к ручью, тем громче он шумит,
в то время как спуск становится все круче, так что мне вдруг приходится
лететь кубарем, и я начинаю подозревать, что рухну в ручей раньше, чем
успею его заметить - Он шумит подо мною, как гневная река, вышедшая из
берегов - Кроме того, тьма здесь еще непрогляднее! Тут болотца и жуткие
папоротники, и скользкие бревна, и мхи, и опасные заросли, поднимается
влажный туман, холодный, как дыхание смерти, огромные угрожающие деревья
нависают над головой и царапают рюкзак - Я знаю, чем ниже я скачусь, тем
громче будет шум, и в ужасе представив, во что он превратится, я
останавливаюсь и слушаю, он нарастает, таинственно обрушиваясь на меня
из сердцевины гневной битвы темных сил, дерево или валун или что-то еще
ломается, все рушится, вся мокрая черная подводная грозная земля - Я
боюсь (afraid) туда идти - Я ужасаюсь (affrayed), как сказали бы во
времена Эдмунда Спенсера, что буду ужален (frayed) кнутом, да еще мокрым
- Скользкий зеленоватый дракон проносится в кустарнике - Яростная битва
не позволяет мне сунуться дальше - Она идет здесь миллион лет, и мне
нельзя нарушать эту тьму - Она огрызается из тысяч ущелий, и чудовищные
корни красного дерева опутали всю карту творения - Это темный гул в
тропическом лесу, и он не желает, чтобы жалкий бродяга, испуганно
ожидающий поодаль, добрался до моря -  Я почти ощущаю, как
присоединяется голос моря к этому шуму деревьев, но вот мой фонарик, и
все, что мне нужно, это следовать чудесной песчаной дорожкой, что ниже и
ниже  спускается в эту бойню, и вдруг надежда: контур бревенчатого
моста, вот перила, вот ручей четырьмя футами ниже; перейди мост,
бродяга, и посмотри, что там на другой стороне.
	Брось один быстрый взгляд на воду внизу, просто вода над камнями,
маленький ручей, вот и все.
	И вот передо мной сонный луг с милыми добрыми воротами и колючей
изгородью, дорога сворачивает налево, но тут я уже расстаюсь с ней.
Потом перелезаю через изгородь и оказываюсь на милой песчаной дорожке,
петляющей среди душистых зарослей вереска: словно я наконец-то попал из
преисподней в милый старый Рай Земной, и слава Богу (однако минутой
позже мое сердце вновь уходит в пятки при виде чего-то черного в белом
песке впереди, но это всего лишь кучи, оставленные старым добрым мулом,
обкакавшим Рай).

4

	А утром (выспавшись в белом песке у ручья) я вижу то, что так испугало
меня во время ночной прогулки по каньону - Дорога поднимается по стене
высотой в тысячу футов, с резкими обрывами кое-где, особенно на
пересечении с пастушьей тропой, карабкается все выше, туда, где сквозь
пролом в утесе видно, как сзади из морского залива ползет туман,
достаточно страшный сам по себе, хотя в эту дыру моря пока не видно - Но
хуже всего мост! Я медленно шагаю по дорожке вдоль ручья и вижу ужасно
тоненькую белую полоску моста и тысячи вздохов недосягаемой высоты над
лесочком, по которому я иду сейчас, невероятно, и чтобы заставить сердце
биться от ужаса, подходишь к узенькому уступу, по которому проходит
тропа, а гулкий прибой надвигается, обрушиваясь белой пеной на песок,
как если бы находился выше того места, где ты стоишь, словно внезапная
приливная волна мира, способная заставить тебя отступить и бежать назад
в холмы - Мало того, голубое море там, позади гигантских обрушивающихся
валов, полно огромных черных скал, которые вырастают, словно замки
людоедов, и истекают черным илом, да здесь же миллиарды лет скорби, и
огромный утес справа со слюнявыми губами пены у основания -  Ты
высовываешься над уютной лесной тропинкой, зажав в зубах соломинку, и
сплевываешь ее, чтобы полюбоваться на ее гибель - И оглядываешься на
невероятную высь моста, ощущая саму смерть, и не без причины: под мостом
в песке позади утеса, блин, сердце в пятки уходит: автомобиль,
сорвавшийся с моста дней 10 назад, пролетевший тысячу футов вниз и
приземлившийся наконец, все еще там, перевернутые ржавые шасси в драном
хлюпанье изъеденных морем шин, старые спицы, бывшие сиденья, из которых
лезет солома, одинокий печальный насос, а людей нет - 
	Повсюду вздымаются гигантские изломы Скалы, в них прячутся гроты,
взбивая пену, плещутся морские волны, гудят и бьются о песок, дно уходит
все глубже (здесь вам не пляж Малибу) - А оборачиваешься и видишь
приятный лесок, он вьется над ручьем, прямо как пейзаж где-нибудь в
Вермонте - Но стоит посмотреть наверх, оглянуться назад, Боже мой, ты
стоишь прямо под висящим мостом, бегущим тонкой белой линией от скалы к
скале, а неразумные машины мчатся по нему, словно сны! От скалы к скале!
Вдоль всего гневного побережья! Так что позже, слыша от кого-нибудь: "О,
Биг Сур, это, наверное, прекрасно!", я каждый раз задумывался, почему
все говорят о его красоте несмотря на и вопреки тому, что он ПУГАЕТ,
вопреки его стонущим блейковским вершинам мук Творения, его перспективе,
когда едешь по прибрежному шоссе солнечным полднем, и глазу открываются
мили и мили ужасного прибоя.

5

	В другом, мирном конце Ратон-каньона было даже страшновато, в восточном
конце, где под сенью нескольких странных деревьев Альф, домашний мул
здешних поселенцев, спал по ночам и видел мирные сны, просыпался, чтобы
попастись на травке, а затем медленно преодолевал расстояние до морского
берега, и можно было видеть, как он стоит неподвижно на песке у самых
волн, как персонаж древнего мифа - Позже я прозвал его Альф-Священный
Ослик - Собственно пугающей была гора, поднимавшаяся в восточном конце,
необычная, похожая на бирманские горы, с уступами и прихотливыми
террасами и странной снежной шапкой на вершине, на которую я с самого
начала, даже когда был еще здоров и бодр, смотрел с замирающим сердцем
(а спустя шесть недель, во время полнолуния третьего сентября, в этом же
каньоне я сошел с ума) - Гора напоминала о моих последних навязчивых
кошмарах в Нью-Йорке, где фигурировала  "Гора Мьен-Мо", табуны летающих
лунных лошадей в поэтически накинутых пелеринках кружили возле ее
вершины на высоте тысячи миль (так сказали во сне), а в одном из
кошмаров я увидел на верхушке огромные пустые скамьи, такие молчаливые в
лунном сиянии вершины мира, словно на них сиживали боги или великаны, но
только давно покинули их, так что теперь скамьи были покрыты пылью и
паутиной, а в расположенной неподалеку пирамиде затаилось зло, прятался
монстр с огромным шумно колотящимся сердцем, и обычные дворники, еще
более зловещие, грязные и оборванные, готовили пищу на маленьких очагах
- Узкие грязные норы, сквозь которые я пытался протиснуться с пучком
помидорных стеблей, обвившихся вокруг шеи - Сны - Кошмары алкоголика -
Их повторяющиеся серии крутились вокруг этой горы, на первый взгляд
показавшейся прекрасной, но какая-то ужасная зеленая зреющая тайна
опутала тропическую вершину, которая вознеслась над вечнозеленой страной
так называемого "Мехико", а за ней -  пирамиды, высохшие реки, другие
страны, полные вражеской пехоты и еще большей опасности - хулиганов,
болтающихся по улицам в воскресенье - Так что вид этой обыкновенной
печальной горы вкупе с мостом и автомобилем, рухнувшим с шумом в песок,
прежде, наверное, дважды перевернувшись в воздухе, из которого не
торчали уже ни локти, ни в клочья разодранные галстуки (напоминает
жуткую поэму об Америке, которую можно было бы написать), ох, уханье
сов, живущих в старых мрачных прогнивших деревьях в той дальней стороне
каньона, куда я всегда боялся заходить - Этот непроходимо заросший
крутой утес у основания Мьен Мо, где таятся пещеры, которые даже индейцы
в десятом веке вряд ли исследовали, он поднимается к неуклюжим мертвым
деревьям среди кустарника, такого густого и высокого, и зарослей
вереска, Бог знает какой высоты - А сразу за гранями утеса цвета темного
винограда -  огромные грязные тропические папоротники среди восставших в
спонтанной забастовке хвойных деревьев, сам утес вырастает над тобой, в
то время как ты топаешь по мирной дорожке - И, как уже было сказано,
океан оказывается выше того места, где стоишь, как порты на старинных
гравюрах кажутся всегда выше, чем города (что с содроганием отметил
Рембо) - Сколько зловещего, в том числе летучие мыши, которые позже
стали слетаться, когда я спал в детской кроватке на веранде хижины
Лоренцо, и кружить над моей головой, иногда настолько низко, что я
испытывал суеверный страх при мысли, что одна из них может запутаться у
меня в волосах, и эти безмолвные крылья, как бы вам понравилось
проснуться среди ночи и спросить себя, глядя, как тихо бьются над вами
крылья: "А на самом деле я верю в вампиров?" - Они безмолвно летают
вокруг моей освещенной в три часа ночи хижины, где я читаю (ради Бога)
(вздрагиваю) "Доктора Джекила и мистера Хайда" - Интересно, однако, как
я всего за шесть недель превратился из безмятежного Джекила в
истеричного Хайда, впервые в жизни потеряв контроль над мирным
механизмом своего разума.
	 Но ах, сначала то были прекрасные дни и ночи, сразу после того, как
Монсанто свозил меня в Монтерей, привез обратно с двумя коробками еды и,
как договорились, оставил в одиночестве на три недели - В тот первый
вечер, безмятежный и счастливый, я даже разглядел мощный свет его фар на
мосту; луч - жуткий палец - доставал до блестящего дна той чудовищной
высоты, я даже проследил, как он засиял над невспаханным морем, в то
время как я сидел в рушащейся темноте у пещер в своем рыбацком облачении
и записывал рассказы моря - Хуже всего видеть его отражение на этих
сумасшедших причудливых скалах, где слышно уханье сов - Знакомиться со
всем этим, привыкать к страху, к оседлой жизни в маленькой хижине с ее
теплым очагом и керосиновой лампой, позволяя привидениям резвиться - Дом
бхикку в лесу, ему нужен только покой, и он обретет его - И все же я
никогда не узнаю, почему после трех недель счастья, покоя и привыкания к
этому странному лесу моя душа так истощилась, когда я вернулся с Дейвом
Вейном, Романой, моей подругой Билли и ее ребенком - Рассказывать стоит,
только если я смогу все это осмыслить.
	Потому что сначала все было так прекрасно, даже несмотря на то, что
посреди ночи, когда я собирался заснуть, из моего спального мешка вдруг
посыпались перья, и пришлось подниматься, проклиная все на свете, и
зашивать его при свете лампы, иначе к утру он мог бы быть совсем пуст -
И когда я склонился над иголкой в хижине, освещенной огнем очага и
керосинки, пытаясь продеть нитку, появились эти чертовы крылья, бесшумно
хлопая и отбрасывая тень в этом маленьком домике, прилетел кровавый
вампир - Пытаюсь пришить несчастную заплату на мой старый рассыпающийся
спальник (более всего пострадавший, когда я потел в нем, подхватив
лихорадку в отеле в Мехико в 1957 году, после гигантского
землетрясения), нейлон весь прогнил от этого застаревшего пота, но все
еще мягок, поэтому пришлось отрезать клапан на старой рубашке и наложить
на прореху заплатку - Помню, как отвлекался среди ночи от этой работы и
уныло говорил:" Да, на Мьен-Мо водятся вампиры" - Однако огонь
потрескивает, заплата пришита, на дворе булькает и глухо бьется ручей -
Удивительно, сколько голосов у ручья, начиная от глухого буханья литавр
и заканчивая тоненьким женственным лепетом на мелководье, внезапные хоры
и голоса из глубокой запруды, сначала меня так забавляло это
круглосуточное разноголосое бульканье ручья, позже в кошмаре
сумасшествия ночь превращалась в сплошное журчание и бред зловещих
ангелов в моей голове - В общем, в конце концов к трем часам утра, когда
мне было уже наплевать на летучих мышей, я уже не мог спать, слишком уж
проснулся, поэтому подбросил дровишек в огонь и устроился читать
бесконечный роман "Доктор Джекил и мистер Хайд", чудесную карманную
книжицу в кожаном переплете, оставленную умницей Монсанто, который,
видимо, тоже читал ее ночью широко раскрытыми глазами - На рассвете
дочитываю последние элегантные фразы, время подниматься, идти за водой к
ручью и готовить блинчики с сиропом на завтрак - Говорю себе: "А чего,
собственно, париться, если что-то не так, подумаешь, спальник развалился
среди ночи, будь уверенней" - И добавляю: "Ебаные летучие мыши" - Момент
удивительного прозрения, в тот день, когда я остаюсь один в хижине,
готовлю свой первый завтрак, мoю первую посуду, дремлю днем и
просыпаюсь, чтобы сквозь бульканье ручья услышать восторженный звон
тишины и небес - Когда говоришь себе: "Я один", и хижина вдруг
становится домом просто потому, что ты приготовил в ней еду и вымыл
посуду - Сумерки, религиозно и девственно светит лампа, после того как я
тщательно отмыл в ручье калильную сетку и вытер туалетной бумагой,
которая так ее заляпала, что пришлось снова мыть и на этот раз сушить на
солнце, на предвечернем солнце, которое быстро исчезает за огромными
крутыми стенами каньона - Сумерки, керосиновая лампа освещает хижину, я
выхожу и срываю несколько папоротников, похожих на папоротники из
священной книги Ланкаватары и одновременно на сетку для волос,
"Смотрите, сэры, какая прекрасная сетка для волос!" - Над стенами
каньона плывет вечерний туман, ширится, закрывает солнце, становится
холодно, даже мухи на крыльце становятся такими же печальными, как туман
на вершинах - Отступает день, и отступают мухи, подобно вежливым мухам
Эмили Дикинсон, и с наступлением темноты засыпают где-то среди деревьев
- Днем они вместе с тобой в хижине, но близится вечер, и они со странной
грацией продвигаются все ближе к открытой двери - Где-то невдалеке гудят
трутни, и кажется, что они прямо над крышей, гудение становятся все
ближе и ближе (судорожно глотаю слюну),  забиваешься в хижину и ждешь,
вдруг у каждого из двух тысяч есть поручение проведать тебя - Но потом к
этому гудению, которое, как большая вечеринка, случается раз в неделю,
привыкаешь - И в конечном итоге все прекрасно.
	Даже первая пугающая ночь на пляже среди тумана с блокнотом и
карандашом; сижу на песке по-турецки и смотрю на неистовство Тихого
океана, которое обрушивается на скалы, вздымающиеся посреди бухты,
подобно угрюмым башням, покрытым саваном моря, посреди жаркой бухты, где
волны бьются в пещерах, и поселения водорослей то всплывают, то
опускаются, так что в фосфоресцирующем сиянии ночного пляжа видишь их
плотоядный взгляд - В ту первую ночь я сидел там, и когда взглядывал
наверх, видел лишь, что в кухне горит свет, на скале справа, где кто-то
построил домик с видом на весь ужасный Сур, я знал лишь, что кто-то там
наверху тихо и мирно ужинает - Свет этого кухонного окна в домике
наверху был похож на свет маленького слабого маяка, ютящегося на высоте
тысячи футов над бушующим побережьем - Кто кроме скучающего, старого,
почтенного и безрассудно смелого Архитектора, уставшего бегать по
конгрессам, мог построить этот дом наверху, когда-нибудь великая
трагедия в стиле Орсона Уэллса разыграется здесь, и женщина-призрак в
белой рубашке с криком сорвется с этой скалы - Но на самом деле я вижу
лишь свет на кухне и представляю себе тихий, нежный, может быть, даже
романтический ужин там наверху, среди воющего тумана, а здесь внизу, в
этой кузнице Вулкана сижу я и грустно смотрю наверх - Целюсь окурком
"Кэмела" в старую скалу, которая, наверное, уже миллиард лет вздымается
здесь на недосягаемую высоту - Окошко маленькой кухни светится на самом
верху, а позади возносятся уступы огромного морского утеса, глубоко
вдаваясь в сушу, так что я открываю от удивления рот: "Как будто собака
лежит, вот же сукин сын этот утес" - Возносятся, сметают и пугают
человека до смерти, хотя что есть смерть среди этих скал и воды.
	Я устраиваюсь со своим спальником на пороге хижины, но к двум часам
ночи все становится мокрым от тумана, поэтому приходится перебраться в
дом и снова устраиваться; разве можно не дрыхнуть, как бревно, в
одинокой лесной хижине, потом просыпаешься поздно утром таким свежим и
без слов понимаешь вселенную: вселенная есть Ангел - Легко говорить,
когда твоя попытка бегства из грязного города увенчалась успехом - Но в
конце концов только в лесу можно испытывать ностальгию по городам и
мечтать о мрачных городских путешествиях, где тихие вечера
развертываются, как Париж, не осознавая, как это должно быть скучно по
сравнению с первозданной невинностью здоровой и мирной жизни на лоне
природы - И я говорю себе: "Будь мудр".

6

	Однако хижина Монсанто имела свои недостатки; например, в оконных
проемах были не сетки от насекомых, а огромные деревянные ставни,
поэтому если в сырые и пасмурные вечера оставить их открытыми, то
становится слишком холодно, а если закрыть, то ничего не видно, и
приходится днем зажигать лампу -  Но это было единственным недостатком -
Все остальное было чудесно - Поначалу так забавно было любоваться днем
на сонные вересковые поляны в противоположном конце каньона, зная, что
стоит пройти полмили, и внезапно окажешься на диком ревущем побережье,
или, если надоест и то и другое - можно просто сидеть на прогалине у
пенька и мечтать - В лесу так легко дремать днем или молиться местным
духам: "Позвольте мне оставаться здесь, я хочу всего лишь покоя", и эти
туманные лики безмолвно отвечают: "Да" - И говорить себе (если вы, как
я, теософски озабочены) (по крайней мере в то время, перед тем как сойти
с ума, я был озабочен): "Бог есть все, что обладает недремлющим оком,
как будто спишь и видишь длинный сон о каком-то невозможном поручении, а
потом вдруг просыпаешься - бац - НЕТ ПОРУЧЕНИЯ, все сделано и забыто" -
И в радостном потоке первых дней я с уверенностью говорил себе (никак не
предполагая, что случится со мной спустя три недели): "Никакой беспутной
жизни, пришло время спокойно наблюдать мир и наслаждаться этим, сначала
в лесу, потом молча прогуливаясь и разговаривая с людьми по всему свету,
никаких пьянок, никаких наркотиков, никаких беспределов, никаких тусовок
с битниками, алкашами, торчками и всеми этими, никогда больше не
вопрошать себя: "О, за что мучает меня Господь", вот так быть одному,
путешествовать, разговаривать только с официантами, на самом деле, в
Милане, Париже, просто разговаривать с официантами, болтаться, не
навязывать больше себе агонию- настало время размышлять, наблюдать,
сконцентрироваться на том, что после всего этого поверхность Земли,
какой мы ее сейчас знаем, покроется слоем мусора, как за миллиард лет -
Да, поэтому побольше одиночества - Вернись в детство, просто ешь яблоки
и читай Катехизис, сидя на обочине среди ада, освещенного жаркими
софитами Голливуда" (вспомнил ужасный случай, всего год назад, когда мне
в третий раз пришлось репетировать чтение своей прозы под жаркими
софитами "Шоу Стива Аллена" в студии Бербанка, сотни технических
служащих ждут, пока я начну читать, Стив Аллен в ожидании бряцает на
пианино, я сижу там, как дурак, на стуле и не могу ни слова прочитать,
вообще рта раскрыть: "Ради Бога, Стив, мне не нужно РЕПЕТИРОВАТЬ" -"Нет
уж, давай, нам надо послушать тембр голоса, ну в последний раз, я
разрешу тебе не участвовать в генеральной", а я сижу и не могу в течение
целой минуты слова вымолвить, а все смотрят, и в конечном итоге я
говорю:" Нет, не могу", и иду выпить чего-нибудь через дорогу) (но ко
всеобщему удивлению вечером во время шоу я читал прекрасно, и это так
поразило режиссеров, что они отправили меня погулять с голливудской
звездочкой, которая нагнала на меня скучищу, пытаясь читать свои стишки
и не желая говорить о любви, потому что любовь в Голливуде продажна) - И
так это замечательно: долго вспоминать  жизнь того мира, просто сидя или
лежа здесь или прогуливаясь, медленно припоминая все детали жизни,
которые теперь, миллион световых лет спустя, приняли вид (как это должно
было случиться у Пруста в его запечатанной комнате) приятных фильмов,
вызываемых усилием воли и проецируемых для дальнейшего изучения - И
удовольствия - Когда я представляю, как Бог творит эту самую минуту,
смотрит свое собственное кино, коим являемся мы.
	Даже когда однажды ночью я счастливо собираюсь перевернуться на другой
бок и возобновить прерванный сон, и вдруг крыса пробегает прямо по моей
голове, это изумительно, так как я беру раскладушку, кладу сверху
большую широкую доску, которая покрывает обе ее части, так что мне не
придется барахтаться в полотнище, помещаю на нее два старых спальника,
сверху мой собственный, и теперь у меня есть самая изумительная и
безопасная в отношении крыс и по сути полезная - для позвоночника -
кровать в мире.
	 А еще я предпринимаю долгие любопытные прогулки в обратном направлении
суши, чтобы посмотреть, что есть что, поднимаюсь на несколько миль по
грунтовой дороге, ведущей к одиноким ранчо и стоянкам логгеров - Подхожу
к обширным грустным тихим долинам, где можно увидеть стволы красного
дерева высотой в сто пятьдесят футов, на верхушке сидит иногда одинокая
маленькая птичка - Птичка балансирует  там наверху, обозревая туман и
огромные деревья - Можно увидеть одинокий цветок, кивающий с далекого
утеса в противоположной стороне каньона или похожий на лик Зевса
огромный нарост на стволе красного дерева, или каких-нибудь дурацких
маленьких Божьих тварей, которые болтаются в запрудах ручья (водяные
клопы), или одинокую изгородь с надписью "М.П. Пасси. Границу не
нарушать", или заросли папоротника в капающем сумраке красного дерева, и
думаешь: "Как далек этот лес от поколения битников" - И я бреду к
родному каньону по тропинке мимо хижины к морю, где на побережье под
тысячефутовым мостом пасется мул, или иногда стоит и смотрит на меня
своими большими карими глазами Райского Сада - Мул, как я говорил, по
имени Альф, питомец одного семейства, поселившегося в каньоне, он просто
бродит из одного конца каньона, где его останавливают изгороди, к дикому
побережью, где его останавливает море, и когда впервые видишь его,
кажется, что странный мул сошел с картин Гогена, он роняет свой черный
помет на ослепительно белый песок, этот бессмертный и первозданный мул,
владелец всей долины - Позднее я даже нашел место его ночлега, что-то
вроде священной рощи посреди сонного верескового луга - И я скормил
Альфу последние из своих яблок, которые он принимал длинными торчащими
зубами и отправлял в свою нежную шершавую глотку, не жуя, просто
смахивая мое яблоко с протянутой ладони, и печально трусил обратно,
поворачивался, чтобы поскрестись крупом о дерево широкими эротическими
движениями, которые становились все сильнее и сильнее, и в конце концов
мул стоял с поднятым членом, который напугал бы и Вавилонскую Блудницу,
не говоря уж обо мне.
  Странные и удивительные были штуки, как, например, роковая, в
стиле Рипли, ситуация: здоровенное дерево упало поперек ручья, может
быть, лет пятьсот назад и образовало мост, один конец ствола теперь на
десять футов ушел в ил и опавшую листву, странно, но из середины его
поднялось другое дерево, будто выросло из безжизненного бревна или будто
длань Господня вставила его туда; не могу понять и глазею, яростно
пережевывая целые горсти арахиса - (а несколько недель назад в Боуэри1 я
и головы не мог поднять) - И когда мимо проезжает машина с соседнего
ранчо, я наяву грежу безумными идеями типа: вот едет фермер Джонс с
двумя дочерьми, а я медленно бреду, волоча под мышкой шестидесятифутовый
ствол красного дерева, они удивлены и напуганы: "Не сон ли это? Может ли
человек обладать такой силищей?" - спрашивают они меня, а вот и мой
великий дзенский ответ: "Вы всего лишь думаете, что я силен", и я волочу
бревно дальше по дороге - Эта картинка заставила меня долго хохотать в
лугах, поросших клевером - Я миную корову, которая оглядывается на меня,
жуя охапку сочной гречихи - Вернувшись в хижину, развожу огонь и сижу
вздыхаю, и листья шуршат по тоненькой крыше, в Биг Суре август - Засыпаю
прямо в кресле, а когда просыпаюсь, оказываюсь лицом к густым зарослям
низеньких деревьев за распахнутой  дверью, и вдруг память начинает
извлекать их из глубины лет, каждую группу, ствол за стволом, все их
переплетения, словно родину, но пока я пытаюсь разобрать, что означает
вся эта путаница, бумс, дверь захлопывается у меня перед носом - Я делаю
вывод: "Я вижу лишь то, что позволяет мне видеть дверь - открытая или
закрытая" - И поднимаясь с места, добавляю звучным голосом английского
лорда, все равно никто не слышит: "Что сказано, то пропало, сэр",
произнося "что" как "шшшто" - И смеюсь весь ужин - Который состоит из
картофеля, запеченного в фольге, кофе, ломтиков колбасы, изжаренных на
прутике над костром, яблочного соуса и сыра - И когда я зажигаю лампу,
почитать после ужина, появляется мотылек, чтоб принять от нее свою
смерть - Я гашу свет, и мотылек засыпает на стене, не ведая, что я зажгу
его вновь.
	Между тем, кстати и однако, каждый день холодно и пасмурно, или сыро,
холодно не так, как на Востоке, а просто каждая ночь приносит туман: ни
звездочки не видно - Но и это, как я понимаю позже, может быть чудесным
обстоятельством, "сырой сезон", и остальные обитатели каньона (те, что
приезжают на выходные) не показываются, и я на целые недели предоставлен
сам себе (поскольку позже в августе, когда солнце одолело туман, я был
вдруг поражен, услышав смех и шорохи по всей долине, которая
принадлежала мне и только мне, а когда попытался выйти на берег, чтобы
посидеть поработать, обнаружил там целые отдыхающие семейства, причем
наиболее молодые из них просто парковались у моста и спускались вниз)
(на самом деле  большей частью это были компании орущих хулиганов) - Так
вот, тропический летний туман был силен и, кроме того, когда солнце
победило наконец в августе, началось нечто ужасное, штормовые порывы
проникли в каньон, заставляя деревья шуметь так оглушительно, словно
среди них началась битва, от этого вся хижина тряслась, и я просыпался -
И это тоже способствовало наступлению безумия.
  Но самый замечательный день был, когда я просто забыл, кто я
и где я, просто стоял с закатанными до колен штанами посреди ручья и
укладывал камни и топляки, чтобы ручей (рядом с песчаным берегом), где я
набирал в кувшин воду, перестал медленно сочиться через меловую отмель,
полную водяных клопов, и превратился в стремительный, чистый и глубокий
поток - Я выкопал в белом песке углубление и так расположил камни под
землей, что мог теперь, воткнув туда кувшин, наклонять его горлышко
против течения, и он постепенно наполнялся чистой проточной питьевой
водой безо всяких там насекомых - Соорудить канал, вот как это
называется - И поскольку русло стало теперь  глубоким и быстрым, мне
пришлось соорудить возле песчаного берега также нечто вроде дамбы, чтобы
его не размывало - Так я проделывал все это и укреплял внешнюю часть
заграждения мелкими камешками, и под конец, когда солнце уже заходило,
я, с сопением склоняя голову над работой (так сопят дети, когда играют
весь день) начал впихивать мелкую гальку в щели между камнями, так чтоб
вода не просачивалась и не размывала берег, вплоть до мельчайших
щелочек, получилась отличная дамба, которую я увенчал деревянным
настилом, чтобы все могли вставать на колени и набирать святую воду -
Оглядывая в этот момент весь прошедший день от полудня до заката, я был
поражен, увидев, кто я, где я и что  делаю - Невинность одинокого
индейца, отделывающего каноэ в чаще леса - А пару недель назад, как я
уже сказал, я головы не мог поднять там, в Боуэри, и все думали, что я
что-то над собой учинил - И счастливо напевая, я приготовил ужин и вышел
под туманное сияние Луны (она рассеивала белый фосфоресцирующий свет) и
восхитился новым быстрым  журчащим потоком чистой воды с чудесными
бликами - "А когда исчезнет туман и покажутся Луна и звезды, как это
будет красиво".
	И так далее - Все эти маленькие радости удивляют меня, когда я
возвращаюсь к позднейшему ужасу и вижу, как все они изменились потом,
как стали зловещи, даже моя бедная маленькая деревянная платформа и
канал, когда затошнило мои глаза и желудок, и душа выкрикивала тысячи
бессвязных слов, о - Это трудно объяснить, и главное - не фальшивить.  

7

	Потому что на четвертый день я заскучал и с удивлением отметил этот
факт в дневнике: "Уже скучно?" - Хотя в таких случаях меня всегда
спасают прекрасные слова Эмерсона (в одной из этих книжечек в кожаных
переплетах, в эссе об "Уверенности в себе", где говорится: "-человек
уверен в себе и весел, когда всю душу вложил в работу и сделал ее
хорошо") (применимо и к сооружению обычных нехитрых маленьких запруд, и
к написанию таких больших дурацких романов, как этот) - Слова, как звук
утренней побудки, разбудившей саму Америку, Эмерсон, который опубликовал
Уитмена и еще сказал: "Детство ни от кого не зависит" -  Детская
бесхитростность, когда просто и счастливо живешь в лесу, не подчиняясь
ничьим идеям о том, что надо делать, что должно делать - "Жизнь - не
оправдание" - И когда пустой и злобный филантроп-аболиционист обвинил
его в слепоте по отношению к порождениям рабства, он ответил: "Любовь
издали - это злоба вблизи" (может быть, у филантропа были слуги негры) -
И вот опять малыш Ти Жан , то есть я,  пришивает заплатки, готовит
ужины, моет посуду (у меня все время чайник на огне, и когда надо вымыть
посуду, я просто наливаю горячую воду в тазик,  добавляю мыло "Тайд", 
замачиваю и вытираю насухо, потерев минут пять-десять проволочной
щеткой) - По вечерам размышляю о полезности этой маленькой щеточки из
разряда медных мелочей, что покупаются в супермаркете за десять
центов,но интересуют меня  гораздо больше, нежели бессмысленный "Степной
волк", которого я читаю тут в хижине, пожимая плечами, этот старый
пердун размышляет о сегодняшнем "конформизме" и думает, что он великий
Ницше, старый имитатор Достоевского, опоздавший на  пятьдесят лет (он
чувствует, что изнурен "персональным адом", как он это называет,
поскольку ему не нравится то, что нравится всем остальным!) - Приятнее
любоваться днем на оранжево-черные, как у Принстона, крылья бабочки - А
лучше всего ходить ночью на берег и слушать шум моря.
	Может, мне и не стоило выходить и так пугать и взвинчивать себя по
ночам на берегу, где любой смертный перепугался бы - Каждый вечер около
восьми, после ужина, я надевал просторный рыбацкий плащ, брал записную
книжку, карандаш и фонарик и отправлялся по тропе (иногда встречая на
дороге призрачного Альфа), проходил под пугающе высоким мостом и смотрел
сквозь туман вдаль, туда, где океан угрожающе разевал свою пасть -  Но
зная местность, я шел дальше, перепрыгивал береговой ручеек и добирался
до своего излюбленного угла возле скалы, что недалеко от пещер, и, как
идиот, сидел там в темноте, записывая звуки моря на страницах блокнота
(секретарской записной книжки), белизну которых я способен был
разглядеть в темноте и таким образом мог быстро писать, не пользуясь
лампой - Я боялся зажигать лампу, чтобы не напугать людей там на
вершине, поглощающих свой уютный ужин (позже оказалось, что там некому
было уютно ужинать, это плотники, включив яркий свет, сверхурочно
доделывали дом) - Еще я боялся пятнадцатифутовых волн прилива, но все же
сидел там, надеясь в душе, что Гавайи не предупреждали о высокой, как
Грумус, приливной волне, идущей издалека, которую я мог бы пропустить в
темноте - А однажды я все-таки испугался и залез на десятифутовую глыбу
у подножия скалы, и волны набегали: "Круто, он круто врезался в ворота"
- "Роу, ру-у, реф-ф" - "Крауш-ш-" - Так звучат волны, особенно по ночам
- Море говорит не фразами, а обрывками фраз: "Который?.. тот что
сплошь?.. тот же, о, буум" - Я занимаюсь этим, потому что Джеймс Джойс
этого не сделал, а теперь он уже мертв (и я рассчитываю: "В будущем году
запишу звуки атлантического прибоя на ночных берегах Корнуэлла или,
может быть, нежный шепот Индийского океана в устье Ганга") - Сижу и
слушаю, как на разные голоса разговаривают волны, поднимаясь и вновь
скатываясь по песку: "Ка бум, кирплош-ш, рваться веревочной снасти
казарок, все ли ангелы мор-р-ские  заарканены?" - и так далее - Иногда
поглядываю на редкие машины, пересекающие высокий мост, и думаю, что бы
они увидели в этой тоскливой туманной ночи, если бы знали, что на тысячу
футов ниже в неистовстве ветра сумасшедший сидит в темноте, пишет в
темноте -  Некий, так сказать, морской битник записывает прибой, морской
бит, хотя если кому-то хочется назвать меня битником ЗА ЭТО, пусть
попробует, если осмелится - Черные скалы будто бы движутся - Тоскливое и
величественное уединение; говорю вам, обычный человек так не сможет - Я
Бретон! -  кричу я, и тьма ответствует: "Les poissons de la mer parlent
Breton"  - Все-таки я хожу туда каждый вечер, хотя мне и не нравятся эти
переживания, это мой долг (и, вероятно, это свело меня с ума), я
записываю звуки моря и всю эту безумную поэму "Море".
  На самом деле каждый раз так замечательно уходить оттуда и
возвращаться к гораздо более человечному лесу, входить в хижину, где все
еще теплится огонь, где лампа Бодхисаттвы, на столе бутылка с
папоротниками, рядом коробка жасминового чая, такие милые и человечные
после этого скалистого потопа - И вот я нажарил сковородку замечательных
оладьев и говорю себе: "Блажен, кто может сам приготовить себе хлеб" -
Вот так, три недели, счастье - А еще я сам скручиваю себе сигареты - И,
как я уже сказал, иногда медитирую над тем, какое чудесное и
фантастическое применение можно найти дешевым штучкам типа скребка, в
данный момент я имею в виду восхитительное содержимое моего рюкзака,
например, двадцатипятицентовый пластмассовый шейкер, с помощью которого
я готовлю тесто для оладьев, а еще доводилось неоднократно наливать в
него горячий чай, вино, кофе, виски и даже хранить в нем чистые носовые
платки во время путешествий - Крышка шейкера уже лет пять как служит мне
священной чашей - И все остальное, что так выигрывает в сравнении с
ненужными дорогими вещами, которые я когда-то купил, да так и не
использовал - Например, моя черная мягкая нижняя рубашка, ей уже пять
лет, и здесь, в сырости летнего Сура, я ношу ее не снимая, если холодно,
надеваю сверху фланелевую рубашку и свитер, перед тем как забраться в
спальник - Бесконечны ее применения и достоинства! - А дорогие вещи
пользы не приносят, вроде тех сказочных штанов, которые я купил недавно
в Нью-Йорке для записи, и вообще чтобы появиться на телевидении, и так
больше никогда и не надевал, или еще бесполезная штука: сорокадолларовый
плащ, который я ни разу не надел, потому что у боковых карманов не было
прорезей (платишь за "лейбл" и так называемый "пошив") - Еще дорогой
твидовый пиджак, купленный для ТВ и ни разу больше не надетый - Две
дурацких спортивных рубашки, купленных ради Голливуда и больше не
надетых, и каждая девять баксов! - Зато до слез жалко вспоминать старую
зеленую футболку, которую я нашел, скажу я вам, восемь лет назад, скажу
я вам, на СВАЛКЕ в Уотсонвилле, штат Калифорния, скажу я вам, и какой
фантастически полезной и удобной она оказалась - Надев ее, я оборудовал
новое течение ручья, чтоб вода протекала в удобном новом глубоком русле
рядом с береговой деревянной платформой, и сам себя потерял в этой
детской игре, и эти мелочи имеют значение (клише - это трюизмы, но все
трюизмы заключают в себе истину) - На смертном одре я буду помнить день
ручья и не вспомню день, когда МGM купила мою книгу, я буду помнить
старую канувшую в Лету зеленую помоечную футболку и не вспомню о
сапфировых рубашках - Может, это лучший способ попасть в Рай.
	 Днем возвращаюсь на берег, чтобы продолжить работу над "Морем", стою
босиком у воды, остановившись, чтобы почесать пальцем лодыжку, и слушаю
ритм волн, и вдруг они говорят: "Ты, Девственник, решил меня измерить?"
- Я возвращаюсь, чтобы заварить чаю.
Солнечный полдень -
Жую безразлично
Жасминовый лист.
В полдень солнце всегда наконец-то выходит, мощное, бьет прямо на
крыльцо, где я сижу с книжкой и кофе и думаю, как обычно днем, о древних
индейцах, которые должны были жить в каньоне тысячи лет, о том, что веке
в десятом долина выглядела точно так же, только деревья другие: эти
древние индейцы были просто прародителями тех недавних, 1860 года - О
том, что все умерли, и тихо покоятся их обиды и треволнения - О том, что
ручей стал, наверное, на дюйм глубже, с тех пор как лесорубы за
последние шесть лет отодвинула водораздел назад в холмы - О том, как
женщины толкли местные желуди, желуди-шмолуди, в конце концов я нашел в
долине настоящие орешки, они оказались сладкими - А мужчины охотились на
оленей - На самом деле Бог знает, что они делали, меня же там не было -
Но это та же долина,  та же тысячелетняя пыль, покрывавшая их ноги в 960
году - И как я вижу, мир слишком стар, чтобы говорить о нем новыми
словами - Мы пройдем эту жизнь (проходим, проходим) так же тихо, как
люди десятого века из этой долины, может быть, чуть больше шума,
несколько мостов, плотин и бомб, и это не более чем за миллион лет - Мир
все таков же, движется, проходит, на самом деле он хорош, если
присмотреться, и не на что жаловаться - Ни на пчелу, ни на первых
морских ежей, ни на моллюска, ни на тяжелую руку - И все это видение
мира - Так Есть - прямо у меня перед носом, как я погляжу - И глядя на
долину, я понимаю еще, что нужно приготовить обед, и он не будет
отличаться от обедов тех древних людей и вдобавок будет вкусен -  Все то
же, туман говорит: "Мы капли тумана, мы летим, растворяясь, как
эфемера", листья говорят: "Мы листья, мы трепещем на ветру, и все,
приходим и уходим, вырастаем и опадаем" - Даже бумажные пакеты вещают из
мусорной корзины: "Мы скомканные человеком бумажные пакеты, сделанные из
древесной массы, мы немного гордимся тем, что мы бумажные пакеты, пока
это возможно, но придет сезон дождей, и мы вновь смешаемся с
братьями-листьями" - Пни говорят: "Мы пни, выкорчеванные человеком или
иногда ветром, у нас большие землистые корни, они высасывают землю" -
Люди говорят: "Мы люди, мы выкорчевываем пни, делаем бумажные пакеты,
думаем умные мысли, готовим обеды, смотрим вокруг, изо всех сил пытаемся
понять, что все одно и то же" - А пески говорят:"Мы пески, мы уже
знаем", и море говорит: "Мы, волны,  приходим и уходим, опадаем и
вздымаемся" - Пустая синева космоса говорит: "Все возвращается ко мне и
уходит вновь, и вновь возвращается, и вновь уходит, и мне все равно, все
равно все мое" - Голубое небо добавляет: "Не называйте меня вечностью,
можете звать меня Богом, если вам это нравится, все вы, болтуны, в раю:
лист это рай, пень это рай, бумажный мешок это рай, человек это рай,
туман это рай" - Можете себе представить, чтобы человек с такими
чудесными озарениями через месяц свихнулся? (поскольку вы должны
согласиться, что то, что говорили пакеты и пески - правда) - Но помню, я
увидел кучу листьев, внезапно сорванных ветром и брошенных в ручей,
быстро несущихся вниз по течению к морю, и почувствовал при виде этого
невыразимый ужас, вплоть до: "О  Боже, мы все тонем в море, не важно,
что мы знаем, говорим или делаем" - А птица, сидевшая на кривой ветке,
внезапно улетела, так что я даже не услышал.

8

	Но вот она, туманно-лунная ночь, в печи цветок огня - Вот я даю мулу
яблоко, он берет его большими губами - Вот голубая сойка пьет мое
концентрированное молоко, закидывая назад голову с каплей на клюве - Вот
енот или крыса шуршат в ночи за стеной - Вот  бедная мышка ест свой
ночной ужин в скромном домике, куда я положил блюдце,  полное сыра и
шоколадных конфет (прошли те дни, когда я воевал с мышами) - Вот енот в
тумане, человек у своего камина, и оба тоскуют по Богу - Вот я
возвращаюсь со своего ночного бдения на берегу, как бормочущий старый
бхикку, запинаясь на ходу - Вот я высвечиваю случайного енота, что
карабкается вверх по дереву, его маленькое сердечко бьется от страха, а
я ору ему по-французски: "Эй, привет, малыш" (allo ti bon homme) - Вот
бутылка оливок, 49 центов, импортные, с перцем, я ем их одну за другой и
размышляю о предзакатных холмах Греции - Вот и мои спагетти - с томатным
соусом и салатом с маслом, уксусом и яблочной приправой, дорогие мои,
мой черный кофе, сыр Рокфор и послеобеденные орешки, дорогие мои, и все
это в лесу - (десять вкуснейших оливок, которые медленно жуешь в
полночь, это что-то, в дорогих ресторанах такого не попробуешь) - Вот
он, настоящий момент, исполненный дебрей - Вот вдруг замолчал на ветке
птиц, когда его жена на его глянула - Вот ручка топора, изяществом не
уступающая балету Эглевски - Вот "Гора Мьен-Мо", освещенная в тумане
августовской луной, курится среди других величественных и таинственных
вершин, поднимающихся в светящейся бухте, розовеющих во тьме ночной,
словно классические китайские и японские картины на шелке - Вот жучок,
беспомощный бескрылый ползунчик, тонет в миске, и я достаю его, и он,
пыхтя, ползет к крыльцу, пока мне не адоедает на него смотреть - Вот
паук занимается за окном своим делом -  Вот свисает с потолка на крюке
мой кусок бекона -  Вот хохот гагары в лунной тени - Вот уханье сов в
причудливых деревьях Бодхидхармы - Вот цветы и стволы красного дерева - 
Вот обычный очаг, я подкармливаю его внимательно и в то же время
рассеянно, и эта деятельность, как всякая другая, есть не-деяние (We
Wei) и в то же время сама по себе медитация, в особенности потому, что
пламя, как и снежинки, каждый миг разное - Да, смолистая чистота полена,
охваченного пламенем - Крест-накрест распиленное полено превращается в
кусок угля, похожий на Город Гандхарв  или западное стрельбище на закате
- Вот веник бхикку - Чайник - Нежная кружевная пена на песке, море - Все
жадные приготовления к скромному сну, как прошлой ночью, когда я искал
свои ночные носки (чтоб не пачкать изнутри спальник) и вдруг обнаружил,
что напеваю: "A donde es  мои носки?"  - Да, и рассвет в долине, где мой
ослик Альф, единственное живое существо - Посреди сна появляется луна -
Вселенская субстанция, и святая, потому что где еще она может быть? - В
сумерках семейство оленей на дороге - Ручей, покашливая, пробирается к
болотцу - Муха на моем большом пальце трет носик, а затем ступает на
страницу книги - Хулиганка-колибри крутит башкой - Вот так все, и все
мои прекрасные мысли, включая песенку, обращенную к морю:
Беру орешек
И прямо в море
Кислота к кислоте
А я к тебе.
  И все-таки через три недели я сошел с ума.
	Потому что те и сходят с ума,  кто может так расслабиться: но постойте:
вот они, предвестия беды.


9
	Первый знак беды явился после того знаменательного дня, когда я шел
вверх по дороге вдоль каньона снова к мосту, где находился почтовый ящик
для поселенцев, и я мог бросать почту (письмо к маме с просьбой
поцеловать Тайка, моего кота, и послание к старому приятелю Джулиану,
адресованное Коули Растнату от Ранти Уанната1, я шел наверх и видел
мирную крышу своей хижины среди старых деревьев далеко внизу на
расстоянии мили, видел крыльцо, койку, где я сплю, и мой прекрасный
носовой платок, привязанный к ветке позади койки (обычное зрелище, мой
платок, на расстоянии полумили приносит невыразимое счастье) - А на
обратном пути, остановившись, чтобы помедитировать в роще, где спал
Альф-Священный Ослик, с закрытыми глазами я увидел розы будущего так же
ясно, как красный платочек или собственные следы от моста на прибрежном
песке, увидел или услышал слова: "Розы будущего", когда сидел по-турецки
в нежном песке, услышал ужасную тишину в сердце жизни, но чувствовал
себя странно нехорошо,  точно заранее видел завтрашний день -  День,
когда я пошел к морю днем и вдруг сделал глубокий йоговский вдох, чтобы
вобрать в себя весь этот целебный морской воздух и, кажется,
передознулся йодом, или злом, может быть, идущим из морских гротов или
водорослевых городов, не знаю, но сердце заколотилось - Думаю, мне надо
было лучше изучить местные вибрации, а так я чуть сознание не потерял, и
это был отнюдь не экстатический обморок Св. Франциска, это пришло в
форме ужаса от ощущения гнилой смертности внутри меня - Меня и других -
Я чувствую себя совсем голым безо всех этих жалких защитных механизмов
типа размышлений о жизни или медитаций среди деревьев о "запредельном" и
всем этом дерьме, без жалких на самом деле механизмов приготовления
ужина или разговоров типа: "Ну, чем займемся? Рубкой дров?" - Я вижу
себя жалким, обреченным - Ужасное сознание, что я всю жизнь обманывал
себя, думая: вот-вот произойдет нечто, что позволит представлению
продолжаться, а на самом деле я просто шут гороховый, да и все таковы -
И  все это такое жалкое, я даже не предпринимаю здравых человеческих
попыток облегчить душу в этом ужасном зловещем состоянии (смертельной
безнадежности), а продолжаю сидеть там в песке, в полуобмороке, и
смотреть на волны, которые оказываются вдруг совсем не волнами, и я
догадываюсь, что ведь это же выражение дурацкой подавленности, которое
Бог, если Он есть, должно быть, видит сейчас в своем кино - Eh vache ,
ненавижу писать - Обнажились все мои хитрости, обнажилось само
понимание, что все они обнажились, как куча вранья - Кажется, будто море
кричит на меня: ИДИ К СВОЕМУ ЖЕЛАНИЮ, ХВАТИТ ТУТ БОЛТАТЬСЯ - Потому что
в конце концов море как Бог, Бог ведь не требует от нас, чтобы мы
хандрили и страдали, чтобы мы сидели по ночам в песке у моря и
записывали бесполезные (никчемные) звуки, в конечном итоге Он дает нам
все, чтобы мы уверенно  прошли через все тяготы смертной жизни  к Раю,
может быть, по крайней мере я надеюсь - Но некоторые бедолаги вроде
меня  даже не подозревают об этом, и удивляются, когда это нисходит на
них - О, жизнь - это ворота, это путь, тропинка в Рай, почему же не жить
весело и радостно, ради любви или какой-нибудь девушки у очага, почему
не двигаться навстречу желанию и не СМЕЯТЬСЯ- но я бегу с морского
берега и никогда больше не возвращусь сюда без тайного знания: оно не
хочет, чтоб я был здесь, это глупо - сидеть на берегу, у моря есть
волны, у человека есть очаг, точка.
	Это был первый знак моей последующей шизы - И еще это был день, когда я
оставил хижину и поехал по трассе во Фриско, чтобы повидаться со всеми,
да и пресытился я к тому времени своей обычной пищей  (забыл захватить
желе, его так хочется в лесу после всего этого бекона и каш, каждый
лесной житель нуждается в желе) (или в кока-коле) (или еще в чем-нибудь)
- Но пришло время отправляться, я так напуган передозняком йода у моря и
скукой в хижине, что оставляю там долларов на двадцать скоропортящейся
еды, разбросав ее для соек, енота и мыши на большой доске под крыльцом,
пакуюсь и выхожу - Но прежде вспоминаю, что это не мой собственный дом
(вот вам второй сигнал надвигающегося безумия), и я не имею права
прятать крысиный яд Монсанто, как я это делал, вместо этого подкармливая
мышь, как уже говорилось - Поэтому, как порядочный гость в чужом доме, я
открываю банку с ядом, но в качестве компромисса ограничиваюсь тем, что
кладу ее на верхнюю полку, так что не на что жаловаться - И выхожу таким
образом - А во время моего отсутствия, но - Увидите сами.

10

	С сознанием теперь уже спокойным, честным и устойчивым, как сказал бы
Хуэй-нен1, и рюкзаком за спиной  я выхожу, пританцовывая, как идиот, из
своего милого убежища после трех недель одиночества, из которых лишь
три-четыре дня были скучными, и устремляюсь к городу - "Выходишь
радостный, а возвращаешься в печали", говорит Фома Кемпийский, имея в
виду идиотов,  стремящихся к удовольствиям, как старшеклассники, которые
субботним вечером спешат по тротуару к машине, разговаривая на ходу,
поправляя галстуки и от усердия потирая руки, а заканчивается это в
воскресенье утром тяжкими стонами в смятых постелях, которые мама всегда
приготовит - День прекрасен, и я, простившись с призрачной дорогой
каньона, ступаю на шоссе по эту сторону моста, и вот они: тысячи и
тысячи туристов медленно объезжают крутые зигзаги, охая и ахая на
просторную синюю панораму моря, омывающего калифорнийское побережье - Я
рассчитываю на легкий путь до Монтерея, где сяду на автобус и к вечеру
буду во Фриско, на пьяной  вопящей тусовке, думаю, Дейв Вейн уже там,
или Коди будет готов повеселиться, девушки и т.д. и т.п.,  - уже забыв
напрочь, как три недели назад уползал от ужасов грязного города - Но не
велело ли мне море убираться к моей собственной реальности?
	Однако  прекрасней всего смотреть вперед,  на север, где простирается
извилистое побережье, и горы дремлют под медленными облаками, как на
картине, изображающей старую Испанию, или, вернее, как будто это
Калифорния, занятая испанцами, старое пиратское побережье Монтерея, и
можно догадаться, что должны были думать испанцы, вырулившие сюда на
своих сказочных кораблях и увидевшие все это дремлющее благополучие, что
высится над белопенной подстилкой побережья - Как Золотая Земля - Старый
Монтерей, Биг Сур и волшебный Санта-Круз - Я уверенно подтягиваю лямки
рюкзака и двигаю вдоль по дороге, оглядываясь на машины, чтобы
голосовать.
	Это мой первый автостоп за несколько лет, и очень скоро я начинаю
чувствовать - что-то изменилось в Америке, больше не поездишь (особенно
по таким чисто туристским трассам, как это прибрежное шоссе, где нет
дальнобоя) - Тонкие длинные автомобили, пыля, проносятся один за другим,
отливая всеми цветами радуги, включая пастель, розовые, голубые, белые,
за рулем муж в глупейшей высокой бейсболке отпускника с большим
козырьком, в которой он выглядит, как безмозглый идиот - А за ним
женушка, командир Америки, темные очки и ухмылка, если бы он и захотел
подбросить меня или еще кого, она не позволит - А на задних сиденьях
дети, дети, миллионы детей всех возрастов, дерутся и орут, размазывая
ванильное мороженое по сиденьям, крытым шотландкой - Для хичхайкера
места нет уже в любом случае, теоретически бедняга мог бы проехаться,
как смирный бандит или тишайший убийца, на платформе за задними
сиденьями, но таких нет, увы; зато на тысяче вешалок покачиваются чистые
и отглаженные костюмы и платья всех размеров, чтобы семейство походило
на миллионеров всякий раз, остановившись перекусить яичницей с беконом -
Как только папашины брюки покрываются морщинами, его заставляют достать
свежие, переодеться и ехать дальше, и все в таком духе, довольно мрачно,
хотя втайне он, быть  может, мечтает провести отпуск за старой доброй
рыбалкой, в одиночестве или с друзьями - Но сегодня PTA1 владеет всеми
его мыслями, на дворе шестидесятые, сейчас не время для походов к
Великой Могучей Реке, для  старых грязных штанов и связок рыбы в
палатке, или бурбона у ночного костра - Пришла пора мотелей, придорожных
киношек для автолюбителей, время бегать за салфетками для своей оравы и
мыть машину, прежде чем отправиться дальше - И пусть он не мечтает
исследовать какие-нибудь тихие тайные дороги Америки - ни хрена, теперь
навигатором стала леди в темных очках, и сидит она, ухмыляясь над
отлично отпечатанной, исчерченной голубыми линиями  картой американских
дорог, из тех, что отпускникам счастливые администраторы в шейных
платках распространяют среди отпускников, которые тоже не прочь бы
носить шейный платок (раз уж заехали так далеко), но отпускная мода
требует спортивных рубашек, бейсболок, темных очков, брюк со стрелками и
первого детского ботиночка, болтающегося в золотом масле света, 
льющегося от приборного щитка - И вот я стою на этой дороге с большим
моим несчастным рюкзаком и, очевидно, с выражением ужаса на лице от
долгого ночного сидения среди черных скал на берегу, они видят во мне
просто апофеоз противоположности их отпускным мечтам и, конечно, едут
мимо - В тот день, скажу я вам, около пяти тысяч машин или, может быть,
тысячи три проехали мимо, и никто даже не помыслил остановиться - Что
меня поначалу не очень беспокоило, поскольку, глядя на длиннющий берег,
протянувшийся к Монтерею, я думал: "Ну и ладно, прогуляюсь, тут всего-то
четырнадцать миль, подумаешь" - А по дороге еще можно посмотреть на
всякие диковины, вроде тюленей, что рявкают на скалах внизу, или на
тихие старые бревенчатые фермы на придорожных холмах, или на внезапные
обрывы вдоль сонных приморских лугов, где красуются и пасутся коровы,
обозревая весь бесконечный Тихий океан - Но поскольку я обут в сандалии
с довольно тонкой подошвой, а солнце распаляет смолистый асфальт, в
конечном итоге жар проникает сквозь них, и я начинаю ощущать, как на
ступнях вздуваются волдыри - Я в недоумении хромаю по дороге, но в конце
концов понимаю, что стер ноги - Сажусь на обочину и разглядываю их -
Достаю из рюкзака аптечку и накладываю мазь, затем пластырь и продолжаю
путь - Но тяжелая кладь вкупе с раскаленной дорогой усиливают боль, и
так  до тех пор, пока я не осознаю: либо я застоплю тачку, либо не
доберусь до Монтерея вообще никогда.
	Но туристы, благослови их Господь за все это, они-то не знают, они
думают, что я весело гуляю с рюкзаком за спиной, и едут мимо невзирая на
мою вытянутую руку - Я в отчаянье, потому что попал, к этому моменту у
меня за спиной семь миль, значит, осталось еще семь, а я и шага не могу
сделать - Еще я хочу пить, но тут вообще нет бензоколонок, да вообще
ничего нет - Ноги стерты и болят, это превращается просто в день пыток,
с девяти утра до четырех дня я прохожу миль девять, пока не приходится в
конце концов остановиться, сесть и отереть кровь с ног - А когда я
наконец привожу их в порядок и обуваюсь, чтобы идти дальше, то могу
только семенить, как кукла "Рут", выворачивая ступни насколько возможно,
чтоб не надавить на какой-нибудь волдырь - Так что туристы (поток их
редеет с заходом солнца) теперь ясно видят, что по дороге хромает
человек с огромным рюкзаком и просит подвезти, но они все еще боятся,
что у этого голливудского хичхайкера спрятана винтовка и, кроме того, 
такой огромный рюкзак, а вдруг он дезертировал с Кубы - Или, может, у
него там расчлененный труп - Но, как я уже сказал, я их не виню.
	Единственная машина, которая тормозит и может меня подбросить, едет в
обратном направлении, к Суру, это старая потрепанная тачка, и драйвер,
огромный бородатый фолкник типа "Южный Берег - Одинокий Берег", машет
мне рукой, но в конце концов останавливается маленький грузовик и ждет
меня на пятьдесят ярдов впереди, а я несусь-хромаю, и кинжалы вонзаются
в ноги - Парень с собакой - Он подбросит меня до следующей бензоколонки,
там ему сворачивать - Но когда он узнает про ноги, довозит меня прямо до
автовокзала в Монтерее - Добрый жест - Безо всякой причины, я даже не
упрашивал его, просто упомянул про ноги.
	Я предлагаю купить ему пива, но он возвращается домой, там его ждет
ужин, так что я иду на станцию, и чищусь, и перепаковываюсь, и кладу
рюкзак в камеру хранения, и покупаю билет, и тихо выхрамываю на голубые
туманные улицы Монтерея с чувством легкости, как у бездельника,
счастливый, как миллионер - Последний раз я поехал по трассе - И знак:
"Проезда нет".

11

	Следующий знак был уже во Фриско, где я, отлично выспавшись ночью в
комнате старого трущобного отеля, пошел в "Сити Лайтс" к Монсанто, а он
улыбался и был рад меня видеть и сказал: "Мы собирались к тебе на
следующий уикенд, нужно было дождаться", но было еще что-то в его
интонациях - Когда мы остались вдвоем, он сказал: "Твоя мама прислала
письмо, твой кот умер".
	Для большинства людей смерть кота ничего не значит, для некоторых
значит так себе, кое-что, - только не для меня и не этого кота; честное
слово, это было в точности как смерть младшего брата - Я любил Тайка
всем сердцем, он был мне как собственный ребенок, котенком он спал у
меня на ладони, только голова свисала, или просто мурлыкал, часами,
столько, сколько я держал его так, прогуливаясь или сидя - Он, как
просторный меховой браслет, оборачивался вокруг запястья, я крутил его
вокруг руки или укладывал, а он мурлыкал и мурлыкал, и даже когда он
вырос, я таскал его, я даже мог поднять этого котищу обеими руками над
головой, а он все равно мурлыкал, он мне совершенно доверял - И,
отправляясь из Нью-Йорка в свое лесное убежище, я поцеловал его со
значением и велел меня дожидаться, "Attends pour mue kitigingo"  - Но
мама написала, что он умер В ТУ НОЧЬ, КОГДА Я УЕХАЛ! - Но лучше сами
почитайте:
	"Воскресенье 20 Июля 1960, Дорогой Сын, я боюсь, тебя не порадует это
письмо, поскольку сейчас у меня для тебя только грустные вести. Я просто
не знаю, как об этом писать, но Крепись, Дорогой. Мне тоже очень тяжело.
Малыша Тайка больше нет. Весь день в субботу он отлично себя чувствовал,
и, казалось, набирался сил, но поздно ночью я стала смотреть  телевизор,
ночной сеанс, и в полвторого его стало рвать. Он дрожал, будто от
холода, и я завернула его в полотенце, и его вырвало прямо на меня. Тут
и пришел ему конец. Нет нужды писать, каково мне и что я пережила. Я
оставалась на ногах до рассвета и сделала все, чтобы оживить его, но
бесполезно.  К четырем утра я поняла, что он умер, поэтому в шесть часов
я хорошенько завернула его в чистое полотенце, а в семь пошла рыть
могилку. Я делала это впервые в жизни, и сердце мое разрывалось, когда я
хоронила любимого моего малыша Тайка, ведь он был такой же человек, как
ты и я. Я похоронила его под кустами жимолости, в углу изгороди. Не могу
ни спать, ни есть. Все смотрю и надеюсь увидеть, как он выйдет из-за
подвальной двери и замяучит: " Мяу-уау". Я просто больна теперь, а все
оттого, что похоронила Тайка. Все черные Птицы, которых я всю зиму
кормила, казалось, знали, что происходит, Сын мой, это правда. Их было
много-много, они кружили над головой, галдели и сидели на изгороди целый
час после того, как Тайк обрел там покой - никогда этого не забуду.
Жаль, не было фотоаппарата, но я и Бог знаем и видели. Сейчас, Милый, я
знаю, тебе это причинит боль, но я должна была это написать- Мне так
плохо, не физически, а душа болит- Я ни поверить, ни понять не могу, что
мой Прекрасный Малыш Тайк умер - и что я больше не увижу, как он
вылезает из своего домика или Гуляет по зеленой траве- P.S.: Пришлось
сломать домик Тайка, я просто не могу видеть его пустым, а он пуст.
Напиши скорей, Милый, и береги себя. Молись настоящему "Богу"   - Твоя
старая Мама".
	И вот, когда Монсанто рассказывал мне новости, а я сидел, улыбаясь от
счастья, как всякий, кто возвращается из долгого одиночества в лесу или
на больничной койке, сердце мое екнуло, на самом деле екнуло от странной
идиотской беспомощности, которую я ощутил и тогда на берегу, сделав этот
несчастный глубокий вдох - Все предчувствия связались в единую цепь.
	Монсанто видит, что мне ужасно грустно, что я при этом чуть улыбаюсь (я
начал так улыбаться в Монтерее от радости, что возвращаюсь к миру после
своего одиночества, я тогда шел по улицам и ошеломленно, как Мона Лиза,
улыбался при виде всего) - Он видит, как теперь эта улыбка медленно
растягивается в гримасу досады - Конечно, он не знает, я ведь не
рассказал ему, а теперь тем более едва ли соберусь с силами, что мои
отношения с котом, да и со всеми прежними котами и кошками, всегда были
немного сумасшедшими: какое-то психологическое отождествление котов с
моим покойным братом Жераром, который научил меня любить их, когда мне
было три или четыре года, и мы бывало лежали на полу на животах, глядя,
как они лакают молоко - Конечно, это смерть "братика" Тайка - Монсанто,
видя, как я подавлен, говорит: "Может, тебе пожить в хижине еще пару
недель - или ты снова собираешься напиться" - "Я напьюсь, да" - Потому
что столько всего впереди, я весь в ожидании, в лесу я просто грезил
тысячами буйных вечеринок - В действительности я счастлив, что весть о
смерти Тайка настигла меня в любимом и волнующем городе Сан-Франциско,
если бы я был дома, когда он умер, я наоборот, наверное, с ума бы сошел,
а так я бегу с парнями за выпивкой и чуть погодя, когда уже пьян, ко мне
возвращается та же забавная радостная улыбочка, но скоро гаснет, так как
теперь она уже сама напоминает о смерти, к концу же трехнедельного
кутежа новости спровоцировали безумие, окончательно подкравшееся ко мне
в День Святой Каролины У Моря, как я теперь его называю - Все, все
путается, но я объясню.
	Между тем Монсанто, помешанный на переписке, хочет насладиться со мной
глобальным обменом новостями о писательском деле и о том, кто что
поделывает, а потом в лавку входит Фаган (спускается к столу Монсанто,
этот стол с крутящимся верхом также рождает во мне некоторую досаду,
потому что в юности я всегда мечтал стать каким-нибудь дельцом от
литературы и иметь такой стол с крутящимся верхом, - соединив образ отца
с образом меня самого как писателя, - и всего этого Монсанто достиг
одним махом) - Монсанто широкоплеч, огромные синие глаза, веснушчатая
розовая кожа, эта его постоянная улыбка, за которую его еще в колледже
прозвали Смайлер, улыбка, которая часто вызывала вопрос: "А настоящая ли
она?", пока не стало ясно: если Монсанто вдруг перестанет улыбаться, мир
рухнет - Она была настолько от него неотделима, что невероятно было бы,
если б она на миг исчезла - Слова, слова, са парень-то на самом
деле крут, еще увидите, ну а в тот момент он с искренней человеческой
симпатией понимал, что мне больше не надо пить, если и без того хреново;
"В любом случае, - говорит, - ты можешь вернуться чуть позже, ага?" -
"О'кей, Лорри" - "Написал что-нибудь?" - "Я записывал звуки моря, потом
расскажу - Это были самые счастливые три недели в моей жизни, черт
возьми, и надо ж такому случиться, бедный малыш Тайк - Ты бы поглядел на
него, огромный прекрасный рыжий перс, таких еще называют бежевыми" -
"Ну, у тебя остается еще мой пес Гомер, и как там Альф поживает?" -
"Альф Священный Ослик, ха, да, он стоит там в роще днем, наткнешься
вдруг - можно испугаться, но я кормил его яблоками, дробленой пшеницей и
всяким таким" (животные такие печальные и заботливые, подумал я,
вспомнив глаза Тайка и Альфа, ох, смерть, подумать только,  странная
скандалистка смерть приходит и к людям, да, даже к Смайлеру придет, и к
его бедняге Гомеру, и ко всем нам) - Мне так тяжело еще оттого, что
плохо сейчас моей маме, в полном одиночестве, без маленького приятеля,
жившего за домом, за три тысячи миль отсюда (конечно, позже выясняется,
что какие-то придурки-битники, пытаясь войти ко мне, выбили стекло
входной двери и напугали ее так, что она выстроила там баррикаду из
мебели и провела за ней все оставшееся лето).
	Но вот он, старина Бен Фаган, пыхтит своей трубкой и посмеивается, так
что за черт, зачем беспокоить двух великих людей и поэтов своими личными
невзгодами - И мы с Беном и его приятелем Джонси, тоже посмеивающимся и
пыхтящим трубкой, идем в бар ("У Майка") и потягиваем пиво, сначала я
зарекаюсь напиваться, и мы даже идем в парк и долго разговариваем на
жарком солнышке, которое к вечеру в этом городе городов превращается в
прохладный туманный сумрак - Мы сидим в парке возле большой белой
итальянской церкви, глядя,  как играют ребятишки и люди проходят мимо, и
я отчего-то потрясен при виде блондинки, спешащей куда-то: "Куда она
идет? Может, у нее есть тайный возлюбленный, моряк? Или она всего лишь
собирается допечатать в офисе сверхурочные бумаги? Что если бы мы знали,
Бен, куда спешт все эти люди, к какой двери, в какой ресторан, к какой
тайной любовной связи" - "Похоже, ты накопил в лесном уединении массу
энергии и интереса к жизни"  - И Бен знает, о чем говорит, еще более
тощий, чем был пять лет назад, в наши безумные дни "Бродяг Дхармы",
немного изможденный, но это все тот же старина Бен, что просиживал ночи
напролет, хихикая над "Письменами Ланкаватары" или сочиняя стихи о
каплях дождя - Он хорошо меня изучил, знает, что сегодня я напьюсь и
буду пить неделями и, как водится, настанет день, когда мне будет так
хреново, что я не в силах буду даже говорить ни с кем, тогда он придет
навестить меня и молча сядет курить у моей постели, пока я буду спать -
Да, вот это парень - Я пытаюсь рассказать ему о Тайке, но кто-то любит
кошек, а кто-то нет, хотя у Бена на постели всегда жил котенок -
Постелью обычно служила циновка на полу и подушка, на которой он сидел
по-турецки рядом с дымящимся заварным чайником, и книжные полки с
Паундом, Стайн и Уоллесом Стивенсом - Странный тихий поэт, стоявший на
том пороге, за которым человек расцветает в мудреца (одна из его
строчек: "Когда я покидаю город, все друзья уходят в запой") - Я же
готовлюсь запить прямо сейчас.
	Потому как в любом случае вернулся Дейв Вейн, и Дейв, я прямо вижу, как
он потирает руки  в предвкушении нашей попойки, вроде той,  год назад,
перед тем как он отвез меня назад в Нью-Йорк с Западного побережья, там
был еще Джордж Басо, маленький мастер японского дзена, стиляга, сидевший
по-турецки на заднем матрасе дейвовского джипстера ("Вилли-джипа"),
жуткое путешествие через Лас-Вегас и Сент-Луис, когда мы останавливались
в дорогих мотелях и пили всю дорогу только лучший "скотч" из горла - И
это оказалось лучшим способом добраться до Нью-Йорка, я ведь мог продуть
на самолет сто девяносто долларов - Дейв не был еще знаком с великим
Коди и с нетерпением ждал этого знакомства - И вот мы с Беном покидаем
парк и медленно бредем к бару на Коламбус-стрит, где я заказываю свой
первый двойной бурбон и имбирное пиво. 
	За окном, на фантастической игрушечной улице мерцают огни, я чувствую,
как радость поднимается в душе - Теперь я вспоминаю Биг Сур с чистой
пронзительной любовью, а агония и даже смерть Тайка уже гармонируют со
всем этим, но я еще не осознаю гадости того, что надвигается - Мы звоним
Дейву Вейну, который вернулся из Рено, и он срывается в бар на своем
джипстере, управляя машиной на свой чудесный манер: разговаривает всю
дорогу и никогда при этом не лажает, пожалуй, он водит не хуже Коди,
хотя я и не могу себе представить, чтобы кто-нибудь мог быть так хорош
за рулем, надо будет завтра у Коди спросить - Впрочем, старые
завистливые водилы вечно выискивают у него огрехи и ноют: "Да ну, этот
ваш Дейв Вейн даже повернуть не может правильно, он так мчится, что
иногда приходится даже немного прижимать тормоз, вместо того, чтобы
постепенно набирать скорость на повороте; тебе, брат, нужно еще
ПОРАБОТАТЬ над поворотами" - Очевидно, сейчас, кстати и между прочим,
нужно многое сказать о последующих судьбоносных трех неделях, не знаю
только, с чего начать.
	Вот так и сама жизнь - И как все это сложно! - "А что как там  старичок
Джорджем Басо?" - "Старичок Джордж Басо, судя по всему, умирает от
туберкулеза в госпитале неподалеку от Туларе" - "Ого, Дейв, мы должны
навестить его" - "Да-с, сэр, давай завтра" - У Дейва, как всегда, нет
денег, но меня это совсем не беспокоит, у меня-то их достаточно, на
следующий день я иду и получаю еще пятьсот долларов по дорожному чеку,
так что мы с Дейвом можем классно оттянуться - Дейв любит хорошо поесть
и выпить, и я тоже - А еще он привез из Рено этого мальчишку, Рона
Блейка, симпатичный светловолосый паренек мечтает стать новым
сенсационным певцом вроде Чета Бейкера и щеголяет скучающей походкой
хипстера, которая была естественной лет пять-десять, да даже двадцать
пять лет назад, а теперь, в 1960-м, превратилась просто в позу, на самом
же деле, как я понял, он просто хитрюга и дурит Дейва (правда, непонятно
тогда, чего ради) - Но в Дейве Вейне, тощем стройном рыжеволосом
валлийце с этой его склонностью смотаться на "Вилли" порыбачить на
Раг-ривер повыше Орегона, где он знает заброшенный горный лагерь, или
потрястись по дорогам пустынь и нежданно-негаданно объявиться на пьянке
в городе, - в этом удивительном поэте было что-то такое, что малолетние
хипстерята пытались, вероятно, имитировать - Поскольку он был еще и
одним из самых лучших в мире и самых занятных собеседников - Еще
убедитесь - Именно они с Джорджем Басо рыдали над фантастически простым
открытием, что все в Америке разгуливают с грязными задницами, ну просто
все, поскольку древний ритуал омовения после туалета не прижился при
всем современном "антисептицизме" - Дейв говорит: "Американцы таскают с
собой в дорогу, как ты сказал, целые полки отутюженной одежды, с ног до
головы обливаются одеколоном, носят под мышками прокладки или как их
там, приходят в ужас при виде пятнышка на рубашке или платье, меняют
носки и белье, наверное, дважды в день, ходят все раздутые и нагло
думают, что они самые чистюли на земле, а сами разгуливают с грязной
жопой - Ну не чудесно ли? Дай-ка мне глотнуть", говорит он, протягивая
руку к моей выпивке, и я заказываю еще две порции, я был так поглощен
беседой, что Дейв мог заказывать выпивки сколько угодно: "Президент
Соединенных Штатов, правители штатов, епископы и ебископы, все шишки, и
вплоть до последнего работяги с его болезненной гордостью, кинозвезды,
управляющие, инженеры, директоры юридических и рекламных агенств,
щеголяющие шелковыми рубашками, галстуками и роскошными кейсами, в
которых они держат дорогие, из Англии вывезенные расчески, бритвенные
приборы, помады и духи, все они ходят с грязными жопами! А всего-то надо
подмыться водой с мылом! В Америке же никто этого не делает! Это одна из
самых прикольных вещей, которые я когда-либо слышал! Как ты думаешь, ну
не замечательно ли, что мы, кого называют отвратительными грязными
битниками, единственные ходим с чистыми задницами?" - Вся эта телега о
задницах быстро распространилась, и все, кого мы с Дейвом знали от
побережья до побережья, пустились в этот великий крестовый поход и,
должен заметить, дело того стоило - В Биг Суре я даже учредил за домом
Монсанто полку, где лежало мыло, и каждый должен был всякий раз
приносить туда банку с водой - Монсанто еще не был в курсе: "Ты
понимаешь, что пока мы не расскажем бедняге Лоренцо Монсанто,
знаменитому писателю, что он разгуливает с грязной задницей, он так и
будет продолжать?" - "Так пойдем скорее скажем ему!" - "Конечно, нельзя
терять ни минуты-  и знаешь, что это ДЕЛАЕТ с людьми, разгуливать-то с
грязной жопой? это ведь причина великого и необъяснимого тоскливого
чувства вины, которое мучает их весь день, утром они идут на работу все
напомаженные, в рейсовом автобусе так и пахнет от них свежевыстиранной
одеждой и одеколоном, но что-то их все равно грызет, что-то не в
порядке, они чувствуют: что-то не так; но не знают что!" - И мы
срываемся в лавку Монсанто на углу.
	К этому времени мы уже хороши - Фаган оставил нас, сказав как всегда:
"О'кей, парни, продолжайте напиваться, а я иду домой и проведу тихий
вечер в ванне с книжкой"; "дом" - это где живут еще Дейв Вейн и Рон
Блейк - Старое четырехэтажное здание на границе с негритянским районом
Сан-Франциско, где Дейв, Бен, Джонси, художник Ланни Мидоуз, безумный
франко-канадский алкоголик Паскаль и негр Джонсон снимают комнаты среди
хаоса рюкзаков, матрасов, книг и аппаратуры; раз в неделю они по очереди
дежурят: нужно купить продуктов и приготовить на кухне отличный
коммунальный обед - Все они, человек десять или двадцать, платят ренту
и, плюс эти обеды, живут-поживают, устраивая попойки со случайными
девушками, народ приносит выпивку, и, говорят, все это обходится в
минимальные семь долларов в неделю - Местечко замечательное, хотя и
несколько сумасшедшее,  на самом деле даже очень сумасшедшее, поскольку
художник Ланни Мидоуз любит музыку и выставил свой  динамик "хай-фай"
прямо на кухню, а пластинки ставит в комнате, так что пока повар
сосредоточился на маллигановском бифштексе, этажом выше  вдруг начинают
обедать все стравинские динозавры - По ночам же попойки с битьем
бутылок, ими обычно заведует безумный Паскаль, парень милый, но дикий,
когда выпьет - Короче, вечный дурдом, вполне соответствующий тому
образу, который всегда рисуют журналисты, говоря о "поколении битников",
однако если приглядеться, это лишь проявление безобидного и милого
согласия молодых холостяков и, в общем, неплохая идея - Потому что можно
ворваться в любую комнату и найти там знатока, ну скажем, влетаешь в
комнату Бена с вопросом: "А ну-ка, что сказал Бодхидхарма Второму
Патриарху?" - "Он сказал: "Пошел на фиг, сотвори из разума стену, не
хнычь после внешней работы и не парь меня своими личными планами"" - "И
тут парень идет и делает стойку на голове прямо в снегу?" - "Да нет, он
же был Затраханный1)" - Или вбегаешь к Дейву Вейну, а он сидит на
матрасе по-турецки и читает Джейн Остин, спросишь его: "Как готовить
бефстроганов?" - "Бефстроганов - это просто, берешь хорошо
приготовленную говядину, тушеную с луком, охлаждаешь, крошишь туда
грибы, и сметаны побольше, я спущусь и покажу, только дочитаю главу
этого чудесного романа, очень хочется узнать, что там дальше было" - Или
идешь в комнату негра и просишь одолжить магнитофон, поскольку сейчас на
кухне Дулуоз, МакЛиар и Монсанто очень забавно разговаривают с каким-то
газетчиком - Поскольку кухня - это еще и главная гостиная, там,
собственно, и ведутся все беседы среди хаоса тарелок и пепельниц, туда
приходят и разные посетители - Например, год назад туда явилась
прекрасная шестнадцатилетняя японка брать у меня интервью, правда, в
сопровождении китайца-художника - Постоянно звонил телефон - Приходили с
выпивкой даже негры-стиляги, что тусовались на углу (Эдвард Кул и
другие) - Тут были дзен, джаз, пьянки, анаша и все дела, но (в качестве
некоей генерирующей идеи) все это как-то уходило в сторону при одном
только виде битника, аккуратно красящего стену в своей комнате, чисто
белую с красной каемкой вокруг двери и окон - Или если посмотреть, как
кто-нибудь моет пол в гостиной. Бродяги вроде меня или Рона Блейка
всегда получали здесь по матрасу.

12

	Но Дейв волнуется, да и я тоже, возможность повидаться с Коди всегда
занимала видное место среди причин, которые побуждали меня отправиться
на западное побережье, так что мы звоним ему в Лос-Гатос, что в
пятидесяти милях отсюда, в долине Санта-Клара, и я слышу его дорогой
грустный голос: "Старики, я ждал вас, давайте выезжайте, только мне в
ночь на работу, так что поторапливайтесь и заходите ко мне туда, часа в
два шеф отваливает, и я вам покажу, как тружусь в шиномонтаже, и хорошо
бы вы привезли немножко чего-нибудь, ну вроде девушек или чего-нибудь
там, шучу, ну давайте, парни" - 
	И вот старый "Вилли" ждет нас на улице, как обычно, припаркованный
напротив маленькой симпатичной лавочки японских ликеров, я, согласно
нашему ритуалу, бегу за "Перно" или шотландским виски или еще чем-нибудь
приятным, в то время как Дейв разворачивается, чтобы подобрать меня на
выходе, и я сажусь на переднее сиденье справа от него и пребываю там все
время, подобно старому благородному Сэмюэлю Джонсону, а все остальные,
кто хочет ехать, вынуждены забраться на задний матрас (целый матрас,
сидений вообще нет) и сидеть там или лежать и, кроме того, обычно
помалкивать, поскольку когда Дейв берется за баранку, а я - за бутылку,
и мы двигаем, все разговоры идут на переднем сиденье - "Господи, - орет
Дейв, снова радуясь, - да ты, похоже, все тот же Джек, старина "Вилли"
скучал по тебе, так и ждал, когда ты вернешься - И сейчас я
продемонстрирую тебе, что старикашка "Вилли" стал даже лучше с годами.
Месяц назад его отремонтировали в Рено, и вот он теперь каков, - Ты
готов, "Вилли"?", - мы трогаем,  и особая прелесть этого лета в том, что
переднее сиденье сломано и раскачивается взад-вперед от каждого движения
Дейва - Как будто сидишь в кресле-качалке на крыльце, только это сразу
крыльцо-качалка и крыльцо-говорильня - И с крыльца этого вместо
старинных смоленых подков видна прекрасная чисто белая линия посреди
дороги, а мы, как птицы, летим над Харрисонским склоном, Дейв никогда не
парится на предмет сбежать из Фриско на огромной скорости и ненавидит
всякое уличное движение - Скоро все мы вытягиваем шеи и поворачиваем
головы в сторону прекрасного четырехполосного прибрежного шоссе, что
ведет нас к чудесной долине Санта-Клара - Но я поражен, черт возьми,
тем, что исчезли лиловые луга и безбрежные свекольные поля в Лоренсе,
где я служил кондуктором на "Саут Пасифик", и даже после, лишь ряд
домов, протянувшийся на пятьдесят миль до Сан-Хосе, как будто южнее
Фриско начал расти огромный чудовищный Лос-Анджелес.
	Поначалу клево просто глядеть, как эта белая линия наматывается на
морду "Вилли", но когда я выглядываю в окно, виден лишь нескончаемый ряд
домов, и повсюду новенькие голубые фабрики - Дейв говорит: "Да, это так,
переселение народов скоро заполнит каждую пядь американской земли, на
самом деле им придется однажды громоздить эти чертовы дома друг на
друга, вроде как "городГородГОРОД"1, пока они не заполнят сотни миль
неба по всем направлениям карты, и тогда жители других планет, глядя в
телескоп, увидят болтающийся в космосе колючий шарик - Настоящий ужас,
если задуматься, даже нам с нашими причудливыми разговорами, черт,
слушай, нам трудно вообразить миллионы этих карабкающихся со всем добром
людей, мы, как сдуревшие павианы, будем лезть друг другу на головы,
потом еще выше, или как ты думаешь - Сотни миллионов дурных глоток,
ревущих, чтобы еще, и еще, и - И самое печальное то, что мир не
способен произвести, скажем, писателя, чья судьба могла бы реально, на
самом деле соприкоснуться со всей этой жизнью во всех ее деталях, как ты
всегда говоришь, таких писателей, которые вылечили бы тебя, заставив
рыдать над описанием ебаной люльки луны, так чтоб увидеть все, вплоть до
последней окровавленной детали какой-нибудь мрачной кражи сердца на
рассвете, когда всем наплевать, как поет Синатра ("Когда всем
наплевать", - поет он низким баритоном и продолжает): "Какого-нибудь
сурового уборщика, который очистит все это. Я имею в виду ту невероятную
беспомощность, Джек, которую я ощутил, когда Селин закончил свое
"Путешествие на край ночи" и мочился в Сену на рассвете, ведь я думаю, о
Господи, ведь наверное кто-то прямо сейчас мочится в Трентон, Дунай, в
Ганг, в морозную Обь, в Хуан-Хэ, в Паранью, Вильямет, Мерримак,  в
Миссури тоже, в саму Миссури, в Юму, в Амазонку, Темзу, По и т. д. и т.
д., и этому, блядь, конца не видно, как будто повсюду нескончаемые
поэмы, а достойный старый Будда никому не известен,  знаешь, где он
говорит: "Таинственные вселенские вечности мельчайших звезд, еще более
неисчислимые, чем песчинки во всех галактиках, помноженные на миллионы
световых лет, на самом деле, если бы мне пришлось продолжать, вы бы
испугались, и перестали бы понимать, и так отчаялись бы, что упали бы
замертво", вот что он говорит в какой-то из сутр - Макрокосмы,
микрокосмы, мерзлокосмы и микробы, в конце концов, у тебя ведь есть еще
все эти чудесные книги, которые прочесть человеку и жизни не хватит, что
делать в этом и без того запутанном мире, если приходится думать над
"Книгой песен", Фолкнером, Цезарем Биротто, Шекспиром, "Сатириконом",
Данте, да еще над долгими историями, которые рассказывают парни в барах,
да еще над самими сутрами, сэром Филипом Сидни, Стерном, Ибн Аль Араби,
плодовитым Лопе де Вегой и неплодовитым чертовым Сервантесом, фу-у-х,
потом есть ведь еще все эти Катуллы, Давиды, и любители радио, и
трущобные мудрецы, с которыми надо соперничать, ведь у них всех тоже
есть миллионы историй, и у тебя самого тоже; Рон Блейк на заднем
сиденье, заткнись! И всего этого так много, что ничего уже даже не
нужно, скажи?" ( безусловно, он выражает именно то, что я сам чувствую).
  И в подтверждение всей этой слишком-многости мира, на
заднем сиденье - Стенли Попович, нью-йоркский Стенли Попович приехал
вдруг в Сан-Франциско со своей прекрасной итальянкой Джеми, но
собирается бросить ее через пару дней и устроиться в цирк, здоровенный
крепкий югослав-подросток, работавший в нью-йоркской галерее "Семь
искусств", где собирались на чтения большие бородатые битники, и вот
теперь будет цирк и вся его собственная эпопея "В дороге" - Это слишком,
ведь уже в настоящую минуту он начинает парить нас рассказами о цирке -
И вершина всего - сам Коди ждет нас, с ЕГО тысячей историй -  Мы все
соглашаемся, что за этим уже не угнаться, что мы взяты в окружение
жизнью, что нам никогда не понять, поэтому мы сосредоточиваемся
посредством отхлебывания виски из горла, и когда бутылка пустеет, я
выбегаю из машины за следующей, точка.

13

	Но по дороге к Коди мое безумие уже начало странным образом
обнаруживаться, позже я отметил еще один знак беды: мне показалось, что
в небе над Лос-Гатосом я вижу летающую тарелку - В пяти милях - Я
посмотрел и увидел, как летит эта штука, и сказал об этом Дейву, он
глянул туда и говорит: "А, это просто вершина радиомачты" -  Это
напомнило мне случай, когда я съел таблетку мескалина и принял за
летающую тарелку самолет в небе (это странная история, и надо быть
психом, чтобы писать об этом).
	А вот и старина Коди, сидит на подоконнике в гостиной своего
замечательного ранчо, размышляя над какой-то проблемой, рядом с огнем
камина, который разожгла его жена, зная, что я обожаю камины - Она тоже
мой хороший друг - Дети спят в глубине дома, время около одиннадцати, и
милый старина Коди вновь пожимает мне руку - Мы не виделись несколько
лет, поскольку два года он провел в тюрьме Сан-Квентин по идиотскому
обвинению в хранении марихуаны - Однажды он добирался на работу на
железную дорогу, уже опаздывал, а его водительские права были
аннулированы за превышение скорости, и вдруг видит: стоит тачка с двумя
бородатыми битниками в голубой джинсе, он попросил подбросить его до
железнодорожной станции за пару косяков, они согласились и арестовали
его - Оказались переодетыми полицейскими - И за это великое преступление
он два года провел в Сан-Квентине, в одной камере с убийцей - Его
работой было драить полы на хлопкопрядильной фабрике - Поэтому я ожидал
увидеть его ожесточенным и безумным - но странным и изумительным образом
он стал тише, лучезарнее, терпимее, мужественней и даже дружелюбней - И
несмотря на то, что миновали дни наших с ним "дорожных" безумств, его
лицо осталось таким же строгим и страстным, а мускулы гибкими, словно он
готов в путь в любую минуту - Но на самом деле мне нравится его дом
(которым расплатилось страховое общество железной дороги, когда он
сломал себе ногу, спасая от крушения товарный вагон), нравится даже его
жена, хотя порой они ссорятся, нравятся его дети, особенно младший Тимми
Джон, отчасти названный и в мою честь - Бедный старый,  милый старый
Коди сидит за шахматной доской, мечтая немедленно вызвать кого-нибудь на
турнир, но у нас есть только час, чтобы поговорить, прежде чем он
отправится зарабатывать на пропитание для семьи, мча своего "Гуляку
Нэша" по тихим пригородам Лос-Гатоса, подпрыгивая, заводя мотор и
жалуясь только на то, что "Нэш" без пинка не заводится - И никаких
горьких упреков обществу не услышишь от этого великого, идеального
человека, который любит меня больше, чем я того заслуживаю, а я
взрываюсь объяснить ему все, не столько даже Биг Сур, сколько последние
несколько лет, но среди всеобщего трепа нет ни малейшего шанса - И я
вижу по глазам Коди, что он читает в моих глазах наше общее чувство
сожаления о том, что в последнее время у нас не было возможности
поговорить, как бывало разговаривали, колеся по Америке в старинные
"дорожные" времена, слишком многие хотят теперь поговорить с нами и
рассказать свои истории, нас окружили и силы не равны - Сомкнулось
кольцо на старых героях ночи - А он говорит: "Однако ребята, давайте-ка
подруливайте где-нибудь около часа, когда шеф свалит, посмoтрите, как я
работаю, составите мне компанию, прежде чем ехать в город" - Я вижу, что
Дейв Вейн сразу в него влюбился, да и Стенли Попович, отправившийся в
это путешествие только ради того, чтобы повидать легендарного "Дина
Мориарти" - Так я назвал Коди в "Дороге" - Но о, мне больно видеть, что
он потерял свою любимую работу на железной дороге, где у него накопился
стаж с 1948 года, и теперь  обречен на шиномонтаж и тоскливые
проверочные визиты - И все это из-за двух косяков дички, которая
спокойненько произрастает в Техасе по воле Господа Бога -
	А над книжной полкой фото, где мы стоим с ним, взявшись за руки,
давным-давно, на солнечной улице.
	Я спешу объяснить Коди, что произошло год назад, когда тюремный
уполномоченный по делам религии пригласил меня прочитать в Сан-Квентине
лекции на религиозную тему - Дейв Вейн должен был отвезти меня и ждать
снаружи, пока я войду, наверное, пряча под пальто бодрящую с похмелья
бутылку, здоровенные охранники проведут меня в учебную комнату тюрьмы,
где будет сидеть не меньше сотни зеков, и, очевидно, Коди в первом ряду
- А я начну с того, что сам однажды сидел и не имею права читать им тут
лекции о религии - Но все они одинокие заключенные и им наплевать, о чем
я говорю - Все уже было продумано, все мелочи, но вместо этого в то
знаменательное утро я проснулся на полу мертвецки пьяный, уже полдень и
слишком поздно, вот и Дейв Вейн тут же, "Вилли" ждет нас на улице, чтобы
везти на лекцию, но поздно - Правда, сейчас Коди говорит: "Да все в
порядке, братишка, я же понимаю" - Правда, это сделал наш друг Ирвин,
Ирвин может, он гораздо "социальнее", чем я, он способен явиться в
тюрьму и читать там самые безумные стихи, чтобы тюремный двор гудел от
волнения, но вообще-то, думаю, не стоило, ибо если подписываешься на
все, а на выступление в тюрьме НЕ подписываешься, это все же ЗНАЧИМЫЙ
поступок - И я сообщаю об этом Коди, который, решая шахматную задачу,
отвечает: "Снова пьем, ага?" (если он что-нибудь и ненавидит, так это
видеть меня пьяным).
	Мы помогаем ему протащить "Нэша" по улице, потом выпиваем и болтаем с
Эвелин, красавицей блондинкой, которую хочет юный Рон Блейк, и даже Дейв
Вейн ее хочет, но она думает совсем о другом и беспокоится о детях,
которым утром в школу и танцкласс, и не может слова сказать, т. к. мы
треплемся и орем, как придурки, чтобы произвести на нее впечатление, а
все, что она хочет, это остаться со мной наедине и поговорить о Коди, о
теперешнем его состоянии души.
	Которое включает и Билли Дабни, его женщину, которая грозилась отобрать
его у Эвелин, о чем я еще расскажу.
	И вот мы направляемся по шоссе Сан-Хосе посмотреть, как работает Коди -
Вот он, нацепив очки, словно Вулкан в кузнице, с огромной силой
перебрасывает шины, годные на столб, "эту похуже" поверх той, трах,
бабах, и все время читает длиннющую фантастическую лекцию по
шиномонтажу, от которой в изумлении тает Дейв Вейн - ("Господи, он может
делать все это да еще объяснять, что он делает") - И в связи с этим я
должен заметить, что Дейв теперь понимает, за что я всегда любил Коди -
Ожидая увидеть желчного экс-зека, вместо этого он находит мученика
"американской ночи" в темных очках, который в два часа ночи своими
забавными объяснениями заставляет приятелей смеяться от радости в
мрачной шиномонтажной лавке, при этом в совершенстве выполняя работу, за
которую ему платят - Бежит, срывает шины с колес, с грохотом бросает их
на машины, включает шумные пары, но, перекрикивая их, продолжает лекцию,
мчится стрелой, изгибается, бросается, летит, пока Дейв Вейн не
сообщает, что сейчас умрет от смеха или расплачется тут же на месте.
	И вот мы возвращаемся в город, сразу отправляемся выпить в какую-то
дикую меблирашку, и в финале я, как обычно, валяюсь пьяный на полу, а
утром просыпаюсь, стеная вдали от чистой койки в Биг Суре - Сойки больше
не будят меня, не журчит ручей, я вновь в беспокойном городе, я в
западне.

14

	Вместо этого звенят бутылки в гостиной, где орет бедняга Лекс Паскаль,
это напоминает мне случай год назад, когда будущая жена Джерри Вагнера
разозлилась на Лекса и запустила полной полугаллоновой бутылкой "токая"
через всю комнату, и попала ему прямо в глаз, а затем пароходом
отправилась в Японию, чтоб пройти вместе с Джерри большую дзенскую
свадебную церемонию, о которой писали все газеты, а старина Лекс
остается с кровавым фингалом, который я пытаюсь перевязать в ванной
наверху, приговаривая: "Ну все, кровь уже не течет, все нормально, Лекс"
- "Я тоже франко-канадец", заявляет он с гордостью, и когда мы с Дейвом
и Джорджем Басо готовимся в обратный путь в Нью-Йорк, он в качестве
прощального подарка награждает меня медалью Св. Христофора - Лекс такой
парень, которому не прозябать бы в этом сумасшедшем доме битников, а
скрыться где-нибудь на ранчо, - сильный, красивый, полный безумной жажды
женщин и вина и никогда не удовлетворенный ни тем, ни другим  - А я под
звон бутылок и "Торжественную мессу" Бетховена проваливаюсь в сон прямо
на полу.
	Просыпаюсь на следующее утро, конечно, со стоном, но все-таки это
замечательный день, ведь мы собираемся навестить беднягу Джорджа Басо в
туберкулезной лечебнице в долине - Дейв подбадривает меня, принося кофе
или, дополнительно, вино - Я на полу у Бена Фагана, должно быть,
разглагольствовал с ним до утра о буддизме - тоже буддист нашелся.
	Успеваю уже запутаться, как вдруг появляется Джой Розенберг,
чудаковатый паренек из Орегона со здоровенной бородой и волосами,
растущими от самой шеи, как у Рауля Кастро, однажды он стал чемпионом по
прыжкам в высоту в спортивном лагере Калифорнийского университета,
совершив, несмотря на свои пять футов шесть дюймов роста, невероятный
скачок через перекладину, установленной на высоте шесть футов девять
дюймов; появляется и демонстрирует свою прыгучесть, пританцовывая на
легких ножках - Странный атлет, решивший вместо этого вдруг стать неким
битническим Иисусом, и на самом деле юные голубые глаза его излучают
совершенную чистоту и искренность - Они так чисты, что не замечаешь уже
ни сумасшедших волос, ни бороды, а еще он всегда носит потрепанную, но
странным образом элегантную одежду ("Один из первых битников-денди, -
сказал мне чуть позже МакЛиар, - слышал о таких? Такой новый
андерграунд, битники-не битники, кто их разберет, одеваются изящно, как
денди, даже если это всего лишь джинсовый пиджак и яркие штаны, у них
всегда какая-то замысловатая обувь, красивейшие рубашки, а то еще для
маскировки могут надеть фантастически мятые штаны и драные кеды") - Джой
одет в какую-то мягкую коричневую хламиду, типа туники, на ногах нечто
вроде спортивных туфель в стиле "Лас-Вегас" - Но едва увидев мои
стоптанные голубые кеды, надетые, когда я стер ноги в Биг Суре,
карабкаясь по скалам, он загорается идеей заполучить их, готов даже
обменять свои стильные лас-вегасские спортивные туфли (светлой сырмятной
кожи) на мои дурацкие, тесноватые, но все же отличные кеды, которые я
ношу, поскольку волдыри монтерейской трассы все еще дают о себе знать -
И мы меняемся - Я спрашиваю о нем Дейва Вейна, Дейв говорит: "Настоящий
чудак и милейший парень, появился неделю назад, его спрашивали, чем он
собирается заниматься, а он не отвечает, только улыбается - Из тех, кто
хочет докопаться до истины и просто смотреть и радоваться и не
рассуждать - Скажут ему: "Махнем в Нью-Йорк" - он молча запрыгнет в
кабину, и вперед. Видал, какая молодежь пошла, нам, старой ебани, у него
еще учиться и учиться, и вере тоже, а вера у него есть, по глазам вижу,
он верит в каждую дорогу, по которой может с кем-то отправиться, Иисус,
наверное, такой же был".
	А мне потом пригрезилось, будто я бреду в полях Арканзаса в поисках 
компании пилигримов, а Дейв Вейн сидит и шепчет: "Т-с-с, Он спит", "Он"
- имеется в виду Джой, и все его апостолы следуют за ним в походе на
Нью-Йорк, после которого надеются перейти по воде на другой берег - Я,
конечно, даже в мечтах посмеиваюсь и не верю в это (обычные дневные
грезы), но утром, глядя в глаза Джоя Розенберга,  вдруг понимаю: ЭТО ОН,
Иисус, ибо каждый (согласно моим видениям), кто посмотрит в его глаза,
уже убежден и обращен - И видение вырастает в длинную навороченную
историю, где в конце концов умная машина-ЭВМ пытается разрушить это
"второе пришествие" и т. д. (между прочим, уже в реальности, несколько
месяцев спустя,  уже дома, я выбросил его башмаки в урну, чувствуя, что
они приносят мне несчастье и жалея, что не сохранил свои голубые кеды с 
дырочками в районе большого пальца!).
	Короче, мы берем с собой Джоя и Рона Блейка, который всегда хвостиком
за Дейвом, и отправляемся в лавку к Монсанто, это наш обычный ритуал, а
затем к "Майку" на углу, где в десять утра начинаем день с завтрака,
выпивки и нескольких партий в бильярд на столах, стоящих вдоль бара -
Джой выигрывает, этот удивительный небывалый бильярдист с длинными
библейскими волосами изгибается, проскальзывая кием сквозь чрезвычайно
профессионально и компетентно сложенные пальцы и разбивает "дом" долгими
прямыми атаками - В это же время трое несчастных голодных мальчишек
уминают и лопают все, что на столе! - Небось не каждый день встретишь
пьяного писателя, готового с шиком промотать сотни долларов; они
заказывают все подряд, спагетти, потом гигантские гамбургеры "Джамбо",
потом  мороженое, пирог и пудинги, у Дейва Вейна аппетит и так хорош, а
он еще придвигает к тарелке "Манхэттен" и мартини - Я же причитаю над
моим старым фатальным двойным бурбоном и имбирным пивом и через пару
дней пожалею об этом.
	Все пьяницы знают, как развивается процесс: в первый день пьешь, и все
нормально, на следующий день голова уже тяжелая, но это еще легко
поправить, опохмелившись и закусив как следует, но ежели отказываешься
от еды и движешься прямо к очередной вечерней пьянке, и просыпаешься
лишь для того, чтобы продолжить кутеж, и продолжаешь то же самое на
четвертые сутки, настает день, когда алкоголь перестанет действовать,
поскольку ты уже химически перегружен, и надо проспаться, но спать уже
не можешь, ведь именно алкоголь усыплял тебя пять последних ночей,
тут-то и приходит абстиненция - Бессонница, потливость, дрожь,
нарастающее ощущение слабости, руки онемели и бесполезны, кошмары
(кошмары о смерти)- и чем дальше, тем хуже.
	Около полудня, который кажется мне в тот момент вершиной золотого
туманного нового дня, мы подбираем подружку Дейва, Роману Шварц,
чудовищно красивую румынку (огромные лиловые глаза и высокий рост,
обширность, похожаю на обширность спасательной летной куртки), Дейв
шепчет мне на ухо: "Ты бы видел, как она разгуливает по "Восточному
Дзенскому дому", на ней пурпурные штаны и больше ничего, там один
женатый парень  сходит с ума всякий раз, как она спускается в холл, я
его понимаю, а ты? Она не пытается соблазнить его или еще кого, просто
нудистка,  верит в нудизм и, ей-Богу, намерена практиковать его!"
("Восточный Дзенский дом" -  меблированные комнаты, где живут разные
супружеские пары, одиночки и какие-то богемные семейства, изучают субуд
или что-то там такое, я там не был) - При том, что с виду эта крупная
красивая брюнетка  напоминает некую рабыню любви, она умна, начитана,
пишет стихи, извчает дзен, знает все на свете и на самом деле просто
большая румынская еврейка, которая мечтает выйти замуж за хорошего
работягу-парня и жить на ферме в долине, вот так -
	Туберкулезная больница в двух часах езды в сторону Трейси и долины Св.
Хоакина, Дейв ведет прекрасно, Романа уселась между нами, и я вновь
держу в руках бутылку, светит яркое прекрасное солнце Калифорнии, и
сливовые сады проносятся мимо - До чего каждый раз весело ехать
прекрасным солнечным днем в какое-нибудь интересное место с отличным
водителем, и с бутылкой, и в темных очках, и за приятным разговорцем,
как  уже отмечалось - Рон и Джой сидят по-турецки на заднем матрасе, как
сидел бедняга Джордж Басо во время последней поездки из Фриско в
Нью-Йорк.
	Больше всего мне сразу полюбилось в этом японском парнишке то, что он
рассказал мне в первую же ночь, когда я познакомился с ним на той
безумной кухне дома на улице Бьюканан: с полуночи до шести утра медленно
и методично излагал он мне свою версию жизни Будды, с детства и до
самого конца - Теория Джорджа (у него было много теорий,  и еще он
проводил обучающие медитации с колоколами, такой серьезный юный светский
служитель японского буддизма, когда дело со словами не расходится)
заключалась в том, что Будда не отказывался от любовных сношений с женой
и наложницами гарема из-за якобы отсутствия интереса к сексу, напротив,
он изучил высшие ступени искусства любви и эротики, как полагалось в
Индии того времени, где создавались великие книги Кама-Сутры с подробным
руководством на каждое действие, позу,  мгновение, прием, поцелуй,
объятие, жест и возглас любовного акта с другим человеческим существом
"мужского или женского пола", утверждал Джордж: "Он знал все, что только
можно знать о сексе, и когда покинул мир удовольствий  и стал лесным
аскетом, все, конечно, знали, что ему на это совсем не наплевать - Это
заставляло людей того времени относиться с огромным уважением к каждому
его слову - И ведь он был не каким-нибудь там Казановой с парой
фригидных связей за несколько лет, слушай, он прошел весь путь, у него
были министры, и особые евнухи, и особые женщины, учившие его любви, к
нему приводили специальных девственниц, ему были знакомы все нюансы
порочности и непорочности, а еще, как известно, он же был отличным
стрелком и наездником, был в совершенстве обучен всем искусствам жизни
по приказу отца, ведь его отец хотел быть уверен, что он НИКОГДА не
покинет дворец - Они использовали все книжные уловки, чтобы вовлечь его
в жизнь ради удовольствия, и, ты ведь знаешь, даже заставили его
вступить в счастливый брак с прекрасной девушкой по имени Рахула, и еще
у него был гарем, юноши-танцовщики и все, что описано в книгах", затем
Джордж погружался в мельчайшие детали своего знания, типа: "Он знал, что
фаллос берется рукой и вращательным движением вводится в вагину, но это
лишь один из нескольких вариантов, можно также опустить девичьи бедра,
чтобы видно было, как вытягивается вульва, и фаллос вводится одним
острым движением, словно жалит оса, или вульва обнажается поднятием
бедер высоко вверх,  чтобы член вошел внезапным толчком прямо до
основания, - затем он мог, дразня, извлечь его или сосредоточиться на
правой или левой стороне - И он знал все жесты, слова, выражения, что
делать с цветком, чего не делать с цветком, как "пить" губы во всех
вариантах поцелуя, как целовать пылко, как целовать нежно, пойми, он с
самого начала был гениален"- и так далее, Джордж излагает мне все это до
шести утра, пока это не превращается в одну из самых фантастических
неслыханных  буддачарит1, которую Джоррж завершает превосходным
изложением закона Двенадцати Нирдан2, где Будда под деревом Бо просто
логически разъяснил все творение и ясно изложил, что все есть лишь цепь
иллюзий - И во время путешествия в Нью-Йорк, где мы с Дейвом на передних
сиденьях говорили всю дорогу, бедняга Джордж просто сидел сзади на
матрасе, большей частью молча, и только сказал нам, что отправился в эту
поездку, чтобы выяснить, ОН путешествует в Нью-Йорк, или это МАШИНА
("Вилли-джип") путешествует в Нью-Йорк, или это просто катят КОЛЕСА, или
шины или что вообще - Такая вот дзенская задача - Например, замаячат
элеваторы на оклахомской равнине,  Джордж говорит тихонько: LПо-моему,
что элеватор ждет, чтобы дорога приблизилась к нему", или вдруг
заявляет: "Пока вы тут трепались о том, как приготовить хороший "Перно
Мартини", я видел белую лошадь, стоявшую в брошенном амбаре" - В
Лас-Вегасе мы сняли комнату в хорошем мотеле и отправились сыграть в
рулетку, в Сент-Луисе мы ходили в знаменитые восточно-сентлуисские
притоны смотреть, как три удивительнейшие девушки танцуют танец живота,
улыбаясь именно нам, словно знают все о Джордже и его теориях насчет
эрогенного Будды (там сидел еще некий монарх, глазеющий на
"тнцуюшыхдэвушк", и все как будто знали, что Дейв Вейн, как увидит 
красотку, облизывается и говорит: "ням-ням").
	А теперь вот Джордж с туберкулезом,  говорят даже,  может умереть -  И
это присовокупляется к мраку моего сознания, нагромождаются вдруг все
эти штуки о СМЕРТИ - Но я не могу поверить, чтобы старый дзенский мастер
позволил своему телу умереть именно сейчас, хотя это и становится похоже
на правду, когда мы, миновав лужайку, входим в палату с койками и видим,
как он уныло сидит на краю постели, волосы свисают на брови, а раньше
они были зачесаны назад - Он в больничной пижаме и смотрит на нас почти
с неудовольствием (вообще в больнице всем неприятны неожиданные визиты
друзей или родных) - Кому нужны сюрпризы на больничной койке - Он
вздыхает и выходит с нами на теплую лужайку, а на лице написано:
"Приехали, значит, навестить меня, потому что я болен, а на самом деле
чего вам надо?" - словно весь прошлогодний кураж  уступил место
глубокому, как бездна, японскому скептицизму, вроде как у самурая в
припадке суицидальной депрессии (и я поражен этой жалкой унылой
перепуганной смурью).

15

	То есть это было похоже на первое испуганное понимание, каково на самом
деле быть японцем - Быть японцем и  не верить больше в жизнь и быть
унылым, как Бетховен, но и в унынии оставаться японцем, за всем этим
уныние Басе, великий грозный взгляд Иссы или Шики, стоять на морозе,
преклонив голову, словно главо-преклоненное-забытье всех старых лошадей
японских долгих сумерек.
	Вот он сидит на скамеечке, понуря голову, и когда Дейв спрашивает его:
"Ну чего, Джордж, скоро поправишься?", он просто отвечает "Не знаю" - На
самом деле он имеет в виду: "Мне все равно" - Всегда такой теплый и
дружественный со мной, теперь он едва уделяет мне внимание - Он немного
нервничает из-за остальных пациентов, ветеранов войны, увидят еще, что
его навещает компания оборванных битников, включая Джоя Розенберга,
который  скачет по лужайке, разглядывая цветы с радостной и искренней
улыбкой - А маленький аккуратный Джордж, всего пять футов пять дюймов
роста и всего несколько фунтов веса, такой чистенький, с нежными
пушистыми волосами, как у ребенка, с нежными руками, - просто сидит и
смотрит в землю - Его ответы похожи на стариковские (а ведь ему только
тридцать) - "Я подозреваю, вся дхарма говорит о том, что все есть ничто,
есть только слабость в моих костях", уступает он, и это заставляет меня
лишь пожать плечами - (По дороге Дейв предупреждал нас подготовиться к
тому, что Джордж так переменился) - Но я пытаюсь вернуться к прежнему:
"Помнишь тех танцовщиц в Сен-Луисе?" - "Да, славная была шлюшка" (это о
той, что в танце бросила нам надушенный лоскуток; потом, на
кроваво-красном аризонском закате, мы нашли придорожный крест на месте
несчастного случая, вырвали его из земли и привязали эту чудесную
душистую тряпочку возле головы Христа,  чтобы привезти все это в
Нью-Йорк и всем давать нюхать, а Джордж говорил, что подсознательно это
был очень красивый поступок, ибо в результате  все пижоны из
Гринвич-виллидж, приходившие к нам, поднимали крест и склонялись к нему
головами (носами)) - Но Джорджу уже все равно - И в любом случае пора
отъезжать.
	Но ах, когда мы отчаливаем и машем ему на прощанье, а он
разворачивается, чтобы удалиться в больницу, я отстаю от всех и
поворачиваюсь, чтобы помахать еще - В конце концов я превращаю это в
шутку, киваю из-за угла и высовываюсь,  и машу опять - Он кивает из-за
куста и машет - Я мчусь к кусту и выглядываю - И вдруг мы превращаемся в
двух безумных мудрецов, валяющих дурака на лужайке - В финале я ухожу
все дальше, а он все ближе к двери, и мы изобретаем все новые жесты,
например, он ступает за дверь, а я жду, пока он высунет из-за нее палец
- Тогда из-за своего угла я высовываю ботинок - Потом в щели появляется
его глаз - А я ничего не показываю и кричу: "У-у" - Тогда он тоже ничего
не показывает и ничего не говорит - И я прячусь за углом и ничего не
делаю - И вдруг я выскакиваю, и ОН выскакивает, и мы принимаемся вновь
махать и опять прячемся в нычки - Потом я пускаюсь на хитрость, просто
быстрым шагом ухожу, но вдруг разворачиваюсь и снова машу рукой - Он
пятится и тоже машет - Чем дальше я удаляюсь, тоже задом наперед, тем
активнее размахиваю - Под конец мы уже так далеко друг от друга, за
сотню ярдов, что игру продолжать невозможно, но мы все равно продолжаем
- В конце концов я вижу печальное маленькое дзенское помахивание ручкой
- Я высоко подпрыгиваю и вращаю обеими руками - Он делает то же - Он
входит в больницу, но минутой позже высовывается, на этот раз из окна
палаты! - Я показываю ему  "нос" из-за дерева - И конца этому нет -
Остальные уже давно в машине и недоумевают, что меня задерживает - Меня
задерживает тот факт, что я знаю: Джордж поправится, и выживет, и станет
учить людей веселой истине, и Джордж знает, что я знаю это, потому и
играет со мной, волшебная игра радостной свободы, единственное, что
собственно и означает дзен или в данном случае японскую душу, вот что я
скажу,  - "И когда-нибудь я отправлюсь с Джорджем в Японию", обещаю я
себе после самого прощального взмаха, поскольку слышу, как колокол
собирает всех к ужину и вижу, как остальные пациенты спешат к своей еде,
и, зная фантастический аппетит Джорджа, спрятанный в этом маленьком
хрупком теле, не хочу его обламывать, но тут он откалывает последний
номер: выплескивает в большую кадку стакан  воды, и больше я его не
вижу.
	"Что бы это значило?" -  ломаю голову по дороге к машине.


16
	В завершение безумного дня я сижу в три часа ночи в машине, которая
несется со скоростью 100 миль в час по спящим улицам, холмам и портовым
районам Сан-Франциско, Дейв с Романой легли спать, а остальные напились,
а тут  этот сумасшедший сосед по меблирашке (богемный тип, но при этом
трудяга, маляр, возвращается домой в больших грязных ботинках, у него
еще ребенок, а жена умерла) - Я был у него на квартире и слушал
оглушительно-громкого Стена Гетца на его "хай-фае", и меня угораздило
заметить, что, по-моему, Дейв Вейн и Коди Померей два величайших
водителя в мире - "Что?, - орет он, здоровый белокурый крепкий парень со
странной застывшей улыбкой, - мужик, я однажды в гонках участвовал!
Пойдем спустимся, я тебе покажу!" - Уже почти рассвет, мы срезаем
Бьюканан и мчимся за угол на визжащих колесах, он разгоняется и свищет
прямо на красный свет, так что слева взвизгивают чьи-то тормоза, на
бешеной скорости взлетает на холм, и когда мы оказываемся на вершине, я
жду, что он чуть притормозит, чтобы осмотреться, но он мчится еще
быстрее и практически слетает с холма, и мы плюхаемся на одну из
стремительных улочек Сан-Франциско, ткнувшись рылом в воду Залива, а он
еще жмет на газ! Со скоростью ста миль в час "сплавляемся" к основанию
холма, где, к счастью, перекресток и зеленый свет, и мы проносимся,
претерпев лишь один жуткий удар на пересечении дорог и еще один там, где
начинается спуск - Въезжаем в портовый район и со свистом мчимся - Через
минуту уже летим по скату Моста, и прежде чем я успеваю отхлебнуть из
последней поздней бутылки, паркуемся дома на Бьюканан - Величайший
водитель в мире, кто бы он ни был,  больше я его не видел - Брюс или как
его там - Вот это ралли.

17

	В конце концов я пьяно стенаю на полу, на этот раз возле матраса Дейва,
забыв, что его даже нет дома.
	Но насколько помню, в то утро случилась странная вещь, еще до того, как
Коди позвонил из долины: я вновь чувствую себя беспомощным, идиотски
подавленным, вздыхаю при воспоминании о смерти Тайка и вспоминаю
нескончаемый пляж, а рядом с батареей в туалете лежит копия с
босвелловского Джонсона, о котором мы так безмятежно спорили сегодня в
машине; открываю первую попавшуюся страницу, затем еще одну и начинаю
читать с левого верхнего абзаца, и вдруг я вновь в бесконечно прекрасном
мире: старый Док Джонсон и Босвелл навещают замок в Шотландии,
принадлежащий покойному другу по имени Рори Мор, пьют шерри у огромного
камина, рассматривая висящий на стене портрет Рори, вот окно Рори,
Джонсон вдруг говорит: "Знаете, сэр,  что бы я сделал, дабы завладеть 
мечом Рори Мора? - (на портрете старый Рори стоит в шотландской накидке)
-  Я бы вошел к нему с кинжалом и с удовольствием заколол его, как
животное", и смутно сквозь похмелье я понимаю, что если и был
какой-нибудь способ выразить вдове Рори Мора свою печаль по поводу
несчастных обстоятельств, приведших к его смерти, то только этот - Такой
жалкий, иррациональный, и все-таки совершенный - Я бегом спускаюсь на
кухню, где Дейв Вейн и другие уже чем-то завтракают, и начинаю им все
это зачитывать - Джоунси подозрительно поглядывает на меня поверх своей
трубки, мол, что за литературщина в столь ранний час, но я вовсе не
литературен - Я вновь вижу смерть, смерть Рори Мора, но реакция Джонсона
на смерть идеальна, так идеальна, что я могу только желать, чтобы
старина Джонсон сидел теперь на этой кухне - (На помощь! -  думаю я).
	Звонит Коди из Лос-Гатоса с известием, что потерял работу в
шиномонтажной мастерской - "Потому что мы там вчера вечером были?" -
"Нет-нет, вовсе не поэтому, ему пришлось уволить несколько человек,
поскольку закладная обирает его до нитки и все такое, и какая-то девица
пытается засудить его за подделку чека и все такое, короче, ребята, мне
придется искать другую работу, мне ведь нужно платить ренту, и вообще
все заебало... Слушай, дружище, такое дело... может, можешь... Джек, а
Джек, одолжи сто долларов, а?" - "Ей-Богу, Коди, я сейчас приеду и
ПОДАРЮ тебе сто долларов" - "Че, правда, что ли? слушай, мне правда
только в долг, но если ты настаиваешь, хм, - ресницы в волнении шуршат
по трубке, ведь он знает, что я в самом деле так и сделаю, - старина, 
ты настоящий друг, а как же ты собираешься доехать сюда, чтоб отдать эти
деньги, сынок, и порадовать мое старое сердце" - "Меня Дейв отвезет" -
"О'кей, я тут же выплачу ренту, и поскольку сегодня среда, то есть
четверг или что у нас там, точно четверг, почему бы мне не поискать
работу до следующего понедельника, а вы сможете остаться, и мы проведем
вместе все выходные, будем трепаться и валять дурака, старина, как
раньше, бывало, я могу вас в шахматы разнести или бейсбол посмотрим, - и
шепотом, - а то можем смыться в город и повидаться с моей крошкой" - Я
спрашиваю Дейва Вейна - да, он готов в любое время, он просто следует за
мной, как и я сам часто следую за кем-то, и мы снова двигаем.
	И по дороге подбрасываем Монсанто до лавки, а ко мне внезапно приходит
идея поехать всем втроем с Дейвом и Коди в хижину и круто оттянуться на
выходных, и Монсанто тоже загорается, он еще хочет привезти  туда своего
дружка-китайца Артура Ма, а в Санта-Крузе мы захватим  МакЛиара и
навестим Генри Миллера, и вдруг заваривается очередная огромная попойка.
	Короче,  "Вилли" ждет на улице, я иду в магазин за бутылкой, Дейв
разворачивается, Рон Блейк и теперь еще Бен Фаган сидят на заднем
матрасе, я в своем кресле-качалке впереди, и широким полднем мы вновь с
болтовней мчимся по Прибрежному шоссе повидать старину Коди, а за нами
Монсанто в своем джипе и с Артуром Ма, теперь уже два джипа, и, как вы
увидите, прибавятся еще два - К середине дня добираемся до Коди, у него
уже полно гостей (местные лос-гатосские литераторы и целая куча других
людей, да еще телефон постоянно звонит), и Коди говорит Эвелин: "Я
отвисну пару дней с Джеком и всей бандой, как в старину, а с
понедельника выйду на работу" - "О'кей" - И вот все мы едем в прекрасную
лос-гатосскую пиццерию, где в пиццу накладывают слой грибов, мяса,
анчоусов и всего, что пожелаете, толщиной в дюйм, я размениваю в
супермаркете чек, Коди забирает сотню, отдает в ресторане Эвелин, и чуть
позже два джипа продолжают свой путь в Монтерей и далее по той проклятой
дороге, где я хромал, когда стер ноги, и до пугающего моста над
Ратон-Каньоном - А я-то думал, никогда его больше не увижу. А вот ведь
возвращаюсь, да еще с кучей экскурсантов - Пока мы преодолеваем горную
дорогу, вид каньона внизу  заставляет меня кусать губы от восторга и
печали.

18

	Все это знакомо, как лицо на старой фотографии, словно миллион лет
назад я уехал от солнечно-тенистых кустов на скалах и бездонной синевы
моря, что белой пеной омывает желтый песок, от потоков желтого "arroyo"
, что струятся с мощных плеч утеса, от дальних голубых лугов, от этого
тяжеловесного стонущего смещения горных пластов, которое так странно
видеть после нескольких дней наблюдения человечьих личиков и ротиков -
Словно у природы гигантское лицо прокаженного Гаргантюа с широкими
ноздрями, здоровенными мешками под глазами и ртом, способным поглотить
пять тысяч джипов и десять тысяч Дейвов Вейнов вкупе с Коди Помереями
без единого вздоха сожаления - Вот они, печальные контуры моей долины,
ущелья, увенчанная шапкой гора "Мьен-Мо", дремучие леса, к которым
спускается наша дорога, и внезапно, ну конечно же, бедняга Альф, снова
пасется в обеденное время у изгороди - Вот и ручеек скачет, как ни в чем
не бывало, даже днем  мрачноватый и скудный среди переплетения трав.
	Коди никогда раньше не видел этот край, хотя на сегодняшний момент он
уже старый калифорниец, и я вижу, что он под сильным впечатлением и рад,
что выбрался с нами на эту маленькую прогулку и любуется грандиозным
видом - Он снова как маленький мальчик, впервые за несколько лет, его
как будто отпустили из школы, работы нет, счета оплачены, и ничего не
надо делать, только меня развлекать благодарно, глаза его сияют - На
самом деле с тех самых пор, как он вернулся из Сан-Квентина, что-то в
нем постоянно было мальчишеское, как будто стены тюрьмы выбрали из него
всю мрачную взрослую натянутость - На самом деле каждый вечер после
ужина в камере, которую он делил с тихим бандитом, он склонял свою
серьезную голову над ежедневным, или по крайней мере еще-одно-дневным
посланием к своей подруге Билли, полным философских и религиозных
размышлений - И если не спится в тюремной койке, когда свет уже погашен,
появляется достаточно времени, чтобы вспомнить мир и, конечно, ощутить
его сладость, если таковая имеется (хотя в тюрьме мир вспоминать всегда
сладостно, как бы ни было тяжело - почитайте Жене), в результате он не
только понес наказание жестокой горечью (и, разумеется, всегда полезно
на два года оторваться от алкоголя и чрезмерного курения) (а также
регулярно спать), он вновь стал как подросток,  - я уже сказал,
по-моему, все уголовники так мальчишески выглядят, когда откинутся -
Общество, стремясь сурово наказать преступников, помещая их за
охранительные стены, на самом деле обеспечивает их бoльшей силой для
будущих преступлений, славных и не очень - "Вот же черт меня дери, -
приговаривает он при виде этих утесов и скал и свисающих лиан и мертвых
деревьев, - ты хочешь сказать, что один тут жил три недели,  почему бы и
мне не рискнуть- ночью-то тут должно быть жутко- глянь-ка на того
старого мула внизу- мужик, ты врубись в ту страну красного дерева
позади- ей-Богу, напоминает  старушку Колораду, когда я каждый день по
тачке угонял и уезжал в холмы типа таких с какой-нибудь студенточкой" -
"Ням-ням", говорит увалень Дейв Вейн, поднимая на нас от баранки сияющие
возбужденные глазищи, полные ням-няма и всяческого ябъюма  - "Значит,
парни, нет у вас далеко идущих планов, типа взять сюда компанию школьниц
и поразвлечь там этот предмет нашей беседы", - вздыхает Коди.
	За нами неотступно следует джип Монсанто - В Монтерее Монсанто уже
позвонил Пэту МакЛиару, тот на лето остался с женой и ребенком в
Санта-Крузе, МакЛиар уже догоняет нас на своем джипе, всего в нескольких
милях - Большой день Большого Сура.
	Мы скатываемся с холма, пересекаем ручей, и у ограды я гордо выхожу,
чтобы официально открыть ворота и впустить процессию - Мы трясемся по
двухколейной грунтовой дороге к хижине и паркуемся - Сердце мое
вздрагивает при виде ее.
	Видеть хижину такой печальной и такой словно по-человечески вечно
ждущей меня, слышать, как вновь и только для меня заводит свою песню мой
аккуратный бурливый ручеек, видеть тех же самых голубых соек, что ждут
меня среди ветвей дерева и, может быть, с ума сходят оттого, что я снова
вернулся, потому что не было меня здесь, чтобы, ах, каждое
благословенное утро класть для них угощение на перила крыльца - И первым
делом я врываюсь в дом и отыскиваю для них немного еды - Но вокруг так
много народу, что они боятся ее попробовать.
	Монсанто весь разодет в свои старые тряпки и предвкушает винопитие и,
пока мы болтаем в чудесной хижине, снимает с гвоздей на стене большой
красивый топор, выходит и принимается стучать по огромному бревну - На
самом деле это половина дерева, оно упало здесь давным-давно, и время от
времени его пытаются расколоть, но сейчас он уверен, что сможет
расколоть его на две части, потом еще на четыре, так чтобы позже мы
могли, наконец, наколоть из него здоровенных поленьев, как для костра -
Тем временем коротышка Артур Ма, который шагу не ступит без своей бумаги
для рисования и фломастеров "Желтая лихорадка", уже сидит в моем кресле
на крыльце (да  еще в моей шляпе) и рисует одну из своих бесконечных
картин, коих он производит по двадцать пять штук в день, и на следующий
день еще столько же - Разговаривает и одновременно рисует - У него есть
фломастеры всех цветов, красный, синий, желтый, зеленый, черный, он
изображает чудесные всплески подсознания, а может и отличные зарисовки с
натуры, и вообще все, что захочет, вплоть до карикатур - 
	Дейв забирает наши с ним рюкзаки из "Вилли" и бросает их в хижину, Бен
Фаган слоняется неподалеку у ручья, попыхивая трубочкой со счастливой
улыбкой бхикку, Рон Блейк распечатывает стейки, которые мы купили по
дороге в Монтерее, а я уже отколупываю пластиковые пробки с бутылок с
такими мастерскими манипуляциями "дерни-крутани", каким научаешься лишь
после долгих лет винопития на бульварах Запада и Востока.
	Туман все реет над стенами каньона, затмевая солнце, но солнце не сдает
позиций - Нутро хижины и огонь, в конечном итоге разведенный, суть все
то же дорогое возлюбленное жилище, это особенно ясно сейчас, в момент,
когда я вижу его как необыкновенно удачно скомпонованный снимок - Ветка
папоротника все еще стоит в стакане с водой, там и книги - Аккуратные
банки с бакалеей выстроились вдоль полок - Я возбужден своим прибытием
сюда с компанией, но и грусть тоже притаилась, та, что позже зазвучит в
словах Монсанто: "Это место из тех, где нужно быть одному, знаешь? Когда
привозишь сюда большую тусовку, что-то оскверняется, я не имею в виду
нас или кого-нибудь конкретно, но в  этих деревьях такая печальная
нежность, что не стоило бы оскорблять ее воплями или даже разговорами" 
- Я и сам это чувствую.
	Всей тусовкой мы спускаемся к морю вниз по тропе, проходящей под "этим
сучьим мостом", как обозвал его Коди, с ужасом глядя вверх - "Да, эта
штука кого угодно напугает" - Но хуже всего для такого завзятого водилы,
как Коди, да и для Дейва тоже, останки погибшей машины - они полчаса
рассматривали обломки в песке и качали головами - Тем временем мы обошли
весь пляж и решили вернуться сюда ночью с выпивкой и фонариками и
разжечь огромный костер, а сейчас пора обратно в хижину, готовить
бифштексы и выпивать, и джип МакЛиаров уже прибыл и припарковался, да
вот и они, МакЛиар и его прекрасная блондинка-жена в обтягивающих синих
джинсах, и Дейв бормочет "Ням-ням", а Коди: "Ух ты, вот это четко, гм,
ага, вот это да".

19

	В глубине каньона начинается большая шумная пьянка - Туманные сумерки
холодом сочатся в окна, и эти дуралеи требуют закрыть деревянные ставни,
так что всем нам приходится сидеть при свете единственной лампы, кашляя
от дыма, но им наплевать - Они думают, это от бифштексов дым - Один из
кувшинов у меня в руке, и я его не выпущу - МакЛиар - красивый молодой
поэт, он только что закончил самую фантастическую поэму в Америке,
называется "Темно-коричневая", в которой описаны все детали его тела и
тела его жены в экстатическом слиянии, все нараспашку, и так далее, и
много еще чего, он настойчиво порывается прочесть ее вслух - Но я тоже
хочу почитать свое "Море" - А Коди с Дейвом Вейном говорят о чем-то
левом, а глупыш Рон Блейк поет а-ля Чет Бейкер - Артур Ма рисует в углу,
и все это приблизительно так:
	"Знаешь, Коди, как старики медленно задним ходом въезжают на  парковку
у супермаркета" - "Да, верно, я тебе хотел рассказать про велосипед, но
они знаешь почему так делают, потому что пока бабуля закупается, они
рассчитывают припарковаться поближе к выходу и, короче, полчаса
продумывают свой великий маневр, медленно пятятся, с трудом могут даже
обернуться, чтобы глянуть, что там сзади, а обычно ничего и нет, потом
они очень медленно и с трепетом рулят к намеченному участку, и тут туда
как раз вписывается чей-нибудь пикап, и привет, а старики чешут репу и
скулят: "Ууу, эта нынешняя молодежь", ах, да, так вот, этот мой
ВЕЛОСИПЕД в Денвере, скажу тебе, это вообще была труба, колесо вихлялось
так, что поневоле пришлось изобретать новый способ рулить, понимаешь-" -
"Эй Коди, выпей", ору я ему в ухо, а МакЛиар тем временем читает:
"Поцелуй мое трико во тьме, огненная впадина", а Монсанто, смеясь,
рассказывает Фагану: "Ну и вот, заходит этот псих и спрашивает экземпляр
Алистера Кроули, а я не знал ничего о нем, пока ты мне не рассказал,
потом гляжу, на выходе тырит с полки книгу, а на ее место ставит другую,
которую вынул из кармана, оказывается, это роман некоего Дентона Уэлша
про паренька в Китае, который бродит по улицам, прямо настоящий
романтический Трумэн Капоте, только китайский", а Артур Ма вдруг орет:
"Замрите вы, банда сволочей, у меня дыра в глазу",  в общем, вечеринка
как вечеринка, и так далее, заканчивая ужином из бифштексов (я не
притрагиваюсь к еде, только пью); потом огромный костер на пляже, куда
мы маршируем единой размахивающей руками командой, и я врубаюсь, что я
во главе отряда партизан, и марширую впереди, отдавая приказы, со всеми
нашими огнями и воплями мы ломимся по узкой тропе на счет "Ать-два-три"
и бросаем врагам вызов выйти из укрытия, в общем, партизаны.
	Монсанто, старый лесной человек, разводит на берегу огромный костер,
его будет видно за много миль, из машин, проезжающих наверху по мосту,
будет видна пирушка, продолжающаяся в бездне ночи, костер бросает
зловещие отблески почти до самого верха, гигантские тени пляшут на
скалах - Море бурлит, но выглядит подавленным - Это тебе не сидеть
одному в огромной преисподней, записывая звуки моря.
	Вечер заканчивается тем, что все замертво валятся на кровати, в
спальные мешки на улице (МакЛиар с женой уезжают домой), а мы с Артуром
Ма у позднего огня до утра  играем в вопросы и ответы, типа:  "Эй ты
шляпа, где твоя башка?" - "Моя башка и без шляпы хороша" - "А кишка не
тонка?" - "Кишка в порядке, только почки распустились" - Вот и новый
азиатский братишка для меня, жителя Восточного побережья, никогда прежде
не встречавшего китайцев или японцев, на Западном побережье это обычное
дело, а таким, как я, удивительно, и чего стоит все мое былое изучение
Дзена или Чаня или Дао) - (А еще Артур нежен, мал, пушистоволос, тихий
маленький азиатский кайфолов) - И мы бросаемся в великие поэтические
упражнения, отвечаем без пауз на обдумывание, друг за дружкой, бах-трах,
красота в том, что один кричит (это я): "Нынче в апогее полная луна,
желтушная луна, и на крышу посыплются ангелы и Дэвы, разбрызгивая цветы"
(правилом в данном случае может стать любая чепуха), другой же в это
время может не только вычислить следующее утверждение, но и избавиться
от подсознательного пробуждения идеи из "ангелов на крыше" и, таким
образом, выкрикнуть ответ еще глупее или неожиданнее, глубже, тусклее,
ярче, и это лучше всего: "Пилигримы роняющие с небес дерьмо и чудесные
немакулярные безымянные паровозы с могучими юношами несущими
обезьяноженщин,  что протопают по сцене в ожидании момента когда ущипнув
себя я докажу что мысль похожа на касание" - Но это лишь начало, ибо
теперь ясна схема, и чем дальше, тем лучше, пока на рассвете мне не
почудится, что я вспоминаю; мы были фантастически блестящи (пока все
храпели), небеса, должно быть, сотрясались, слыша это, и не прерывали
нас: посмотрим, смогу ли я хотя бы воссоздать стиль этой игры: -
	Артур: "Когда ты собираешься стать Восьмым Патриархом?" 
	Я: "Как только ты подашь мне вон тот побитый молью свитер" - (На самом
деле было гораздо круче; а теперь забудьте, потому что я хочу сначала
рассказать об Артуре Ма и потом уже попытаться воспроизвести наш
подвиг).

20

	Я и Джорджа, и Артура все время называю "маленькими", они действительно
оба маленькие - Хотя Джордж говорил медленно и вел себя несколько
отстраненно, как и полагается Учителю Дзена, который понимает, что в
конечном итоге все суть одно и то же; Артур был дружелюбнее, как-то
теплее, любопытнее и постоянно задавал вопросы; активнее, чем Джордж,
благодаря своему бесконечному рисованию, и, конечно, китаец, а не японец
- Он хотел потом познакомить меня со своим отцом - Он был в то время
лучшим другом Монсанто, и они составляли крайне странную пару, когда
вместе шли по улице, огромный румяный веселый парень, стриженый ежиком,
в бархатном жакете и иногда с трубкой во рту, и по-детски маленький
китайчонок, который выглядел так молодо, что буфетчики не стали бы его
обслуживать, хотя на деле ему было уже тридцать - При этом он был
отпрыском знаменитой семьи из Китайского квартала, а Китайский квартал
расположен прямо за легендарными битническими улицами Фриско - А еще
Артур был потрясающим маленьким любовником, и его окружали сказочно
красивые девушки,  при этом он был в разводе с женой, я никогда ее не
видел, но Монсанто сказал, что это самая красивая негритянка в мире -
Артур был членом большой семьи, но они не очень-то одобряли его
художнические и богемные наклонности, так что он жил один в уютном
старом отеле на Норт-Бич, хотя иногда прогуливался в Чайнатаун навестить
отца, который сидел в глубине своей обычной китайской лавочки, размышляя
среди своих бесчисленных стихов, записанных мгновенным росчерком
китайских иероглифов на лоскутах прекрасной разноцветной бумаги, которые
он потом подвешивал под потолком своей  спаленки - Так  сидел он,
чистый, аккуратный, почти сияющий, обдумывая, какое бы стихотворение еще
написать, но его узкие проницательные глазки вечно косились на уличную
дверь посмотреть, кто идет мимо, и ежели кто-то заходил в магазин, он
сразу понимал, кто это и зачем пришел - На самом деле это был лучший
друг и доверенный советник Чан Кай Ши в Америке, честно, без обмана - А
сам Артур стоял на стороне "Красных китайцев", и все это обсуждалось в
семье, мне же нечего было сказать о китайском вопросе, да он меня и не
интересовал, разве что тем, что позволял лицезреть отца и сына,
причастных древней культуре - В любом случае имеет значение лишь то, что
он валял со мной дурака, как и Джордж, и, как Джордж, делал меня
счастливым - Что-то с древнейших времен знакомое  в его деликатной
манере общения заставляло меня гадать, уж не жил ли я в какой-то из
прежних жизней в Китае, или это он обитал на Западе в своей прошлой
жизни, которая перепуталась с моей где-то еще, не в Китае - Жальче всего
то, что у меня не записано, как мы вопили и обменивались репликами, пока
на улице пробуждались птицы, но звучало это приблизительно так: 
-"The angels Devas monsters Asuras Devadattas Vedantas McLaughlins 
Stones will hue and hurl in hell if they don't love the lamb the lamb
the lamb -"
-"Why did Scott Fitzgerald keep a notebook?"
-""Such a marvelous notebook -

	Я: "Пока никто не ткнет мне в сердце раскаленным железом или не накопит
плохую карму как мат и кат и тать и не выдернет с постели мою мать, чтоб
ее убивать у меня на глазах, на проклинающих глазах"-

	Артур: "И я сломаю руку об черепа -"
	Я: "Знай, бросая камень из стеклянного жилища в невиновного кота  - 
каждый раз автоматическую зиму "Стенли Гоулд" навлекаешь на себя -
мрачную как смерть после смерти - " 
  Артур: "Ибо леди эти урны покусают вас за жопу и замерзнете
как черти -"
	Я: "И сыну вашему не обрести покой в невозмутимом знанье что все что
думает он думает и все что делает он думает и все что чувствует он
думает и все что будущее тоже -" 
	Артур: "А будущее в том, что мой проклятый старый меч Пайсан-паша вновь
затупился -"
	Я: "Сегодня в ночь узрит луна скопленье ангелов у детского окна где в
люльке гукает дитя и хнычущими глазками глядит на детский холм с
ягнячьим водопадом а там арабский мальчик-пастушок прижал барашка к
сердцу и мама шла за ним по лавровым пятам -"
	Артур: "И  Джо балджо укнокал или нет-"
	Я: "Ш-ш-шоу гра-а- -"
  Артур: "Ветер и старт-мотор -"
	Я: "Ангелы Дэвы чудовища Ашуры Дэвадатты Веданты МакЛафлины Камни
обречены вопить и булькать в преисподней если не полюбят ягненка ягненка
ягненка -"
	Артур: "Зачем Скотт Фицджеральд вел записную книжку?"
	Я: "И замечательную записную книжку-"
	Артур: "Коми донера несс пата ситиамп анда ванда весноки шадакиру
париумемга шикарем нора саркадиум барон рой келлегиам миорки аястуна
хайдан ситцель амфо андиам йерка яма челмсфорд алья боннаванс корум
семанда версель -"
	Я: "Концерт в честь 26-й годовщины Американского Конвента?"


21


	Между прочим, я забыл отметить, что за три недели моего одиночества
совершенно не было видно звезд, ни минуты, ни разу, это был сезон
туманов, за исключением только самой последней ночи, когда я уже
готовился к отъезду - А теперь звезды сверкали каждую ночь, и солнце
сияло подольше, однако осень в Биг Суре сопровождалась злым ветром:
казалось, весь Тихий океан, собрав всю свою мощь, задувал прямо в
Ратон-каньон, сквозь гигантскую щель на другом конце, заставляя деревья
вздрагивать, когда неожиданно и шумно мощный стон вырывался из глубины
каньона, и когда он бухал там, поднимались рев и гул, не люблю я этого -
Это казалось мне дурным предзнаменованием - Уж лучше туман и тишина и
застывшие деревья - Теперь же весь каньон вслед за единым порывом ветра
начинал гудеть и извиваться во всех направлениях, переплетаясь в такой
цельный массив, что даже мои сотоварищи несколько удивились, увидев это
- Слишком сильный ветер для такого маленького каньона.
	Это обстоятельство мешало услышать постоянное журчание успокаивающего
ручья.
	Хорошо хоть, что реактивные самолеты преодолевали звуковой барьер
поверх ветра, который рассеивался от их пустого грохота, ведь иначе в
сезон туманов их шум проникал бы прямо в каньон, сгущался бы там и
раскачивал  дом подобно взрыву, что в первый раз заставило меня подумать
(в одиночестве), будто кто-то неподалеку рванул заряд динамита.
	Просыпаюсь со стонами, и состояние мутное, и обнаруживаю вокруг кучу
вина, ну ладно, а Монсанто ушел рано и со свойственным ему благоразумием
лег спать у ручья и теперь встает, напевая, и окуная голову в ручей, и
фыркая: "Бр-р-," и потирая руки в предвкушении нового дня - Дейв Вейн
приготовил завтрак, сопроводив его своей обычной лекцией: "Теперь, чтобы
правильно поджарить яичницу, надо накрыть ее крышкой так, чтобы белки,
симпатично лоснясь от жира, поглядывали на желтки, сейчас я взобью это
тесто для оладьев, и мы ею займемся" - Мой бакалейный ряд, поначалу
такой неисчерпаемый, кормил теперь отряды партизан - После завтрака
началось большое соревнование на топорах: кто-то сидит на крыльце и
"болеет", а участники неистово рубят бревно, не меньше фута в диаметре -
Вырубают из него двухфутовые чурки, нелегкая работенка - Я понял, что
можно определить характер человека по тому, как он рубит дерево -
Монсанто, старый лесоруб еще с Майны, как я уже сказал, демонстрирует
теперь, как он управляется со всей своей жизнью, а именно: наносит
уверенные удары и слева и справа, совершая таким образом работу в
кратчайшие сроки и малым потом - При этом удары его быстры - Тогда как
Фаган с трубкой в зубах пашет так, как, я думаю, научился в Орегоне и
северо-западных школах пожарных, тоже молча, без единого слова - А Коди
обнаружил свой фантастически-феерический характер, кромсая бревно с
чудовищной силой; когда он опускал топор во всю мощь, держа его за самый
конец рукоятки, всебревно стонало всем своим нутром, хррясь, иногда было
слышно, как по всей длине проходит треск, он действительно очень силен и
опускает топор так мощно, что ступни отрываются от земли в момент удара
- Он рубил с неистовством греческого бога - Однако не так быстро и
легко, как Монсанто - "Было дело, работал в артели в Южной Аризоне",
сказал он, треснув по бревну так, что оно заворочалось на земле - Пример
огромной, но неразумной силы - Вот она, вся жизнь Коди, и в какой-то
степени моя тоже - И я рубил изо всех сил, и все яростнее, и быстрее, и
все углублялся в толщу бревна, но все же получалось медленнее, чем у
Монсанто, который поглядывал на нас с улыбкой - Потом еще малыш Артур
попытал счастья, но бросил, ударив всего раз пять - Топор его самого мог
перевесить - Следующим выступил Дейв Вейн со своей размашистой легкой
рубкой, и очень скоро у нас уже было пять здоровых чурок - Но пора было
по машинам (подъехал МакЛиар) и отправляться южнее по прибрежному шоссе
в тамошние бани, что поначалу звучало для меня очень заманчиво -
	В Биг Суре, однако, была совсем другая осень, вся
винно-искристо-голубая , которая еще больше оттенила ужасающе гигантские
размеры побережья во всем его отвратительном великолепии, мили и мили
вьется оно на юг, три наших джипа вихляются на все более частых
поворотах, прозрачные капли на боковых стеклах, дальше призрачно-высокие
мосты, которые надо преодолеть, а внизу пропасти - И все-таки парни
приветствуют их криком - Для меня же это негостеприимный  дурдом земли,
я уже достаточно такого повидал и даже глотнул с тем глубоким вдохом -
Мужики уверяют, что купание в горячем источнике взбодрит меня (они
видят, что я сейчас слишком хмур и похмелен, чтобы веселиться), но когда
мы подъезжаем, сердце мое вновь екает, когда МакЛиар показывает пальцем
в море с террасы, где находятся открытые бассейны: "Посмотрите, там в
водорослях плавает мертвый калан!" - Думаю, это в самом деле мертвый
калан, большой светло-коричневый ком траурно покачивается на волнах
среди зловещих водорослей, мой калан, мой дорогой калан, о котором я
писал стихи - "Почему он умер?", в отчаянии спрашиваю я себя - "Зачем
они так поступают?" - "Какой во всем этом смысл?" - Мужики заслоняют
глаза от солнца, чтобы получше разглядеть, где там плавает большой
мирный замученный горб морской коровы, словно это предмет для
преходящего интереса, в то время как для меня это удар по глазам и прямо
в сердце - Пар валит от бассейнов, наполненных горячей водой, Фаган,
Монсанто и прочие спокойненько залезают в нее по шею, голышом, а вокруг
расположилась стайка гомиков, тоже голых, в различных банных позах, что
заставляет меня колебаться, раздеваться ли тут за компанию - Вот Коди ни
о чем не беспокоится, просто лежит себе на солнышке прямо в одежде на
столе и курит - А я одалживаю у МакЛиара желтые плавки и влезаю в них -
"Че это ты в плавки залез в мужском бассейне?", посмеиваясь спрашивает
Фаган - С ужасом я замечаю, что в горячей воде плавают сгустки спермы -
Оглядываюсь и вижу, как другие мужики (гомики) бросают добрые долгие
взгляды на Рона Блейка, который стоит и смотрит на море, выставив свое
хозяйство на всеобщее обозрение, не говоря уже о МакЛиаре и Дейве Вейне
- Но для нас с Коди совершенно типично не раздеваться в таких ситуациях
(не потому ли, что оба воспитаны в католической вере?) - И при этом все
считают нас величайшими секс-символами поколения - Представьте себе - Но
от сочетания молчаливых наблюдающих пидоров, мертвого калана там в море
и спермы в воде мне становится тошно, а тут еще кто-то сообщает мне, что
эти бани принадлежат писателю Кевину Кадахи, с которым я был хорошо
знаком в Нью-Йорке, и я спрашиваю одного из юных незнакомцев, где Кевин
Кадахи, а он даже не удостаивает меня ответом - Полагая, что он не
расслышал, спрашиваю снова, нет ответа, не замечает, спрашиваю в третий
раз, на этот раз он поднимается и высокомерно выходит в раздевалку - И
все это в дополнение к путанице, которая начала накапливаться в моем
потрепанном испитом мозгу, регулярные напоминания, вестники смерти,
которая никоим образом не касалась моей мирной любви к Ратон-каньону, и
вот теперь он превращается в ужас.
	Из бань мы отправляемся в Непент, в прекрасный ресторан на вершине
скалы с просторным патио на свежем воздухе, с отличной кухней, с
отличной обслугой и управляющими, с недурными напитками, шахматными
столиками, креслами и столами, вынесенными на улицу, чтобы сидеть на
солнышке и любоваться грандиозным побережьем - Здесь мы все
рассаживаемся, и Коди начинает играть в шахматы со всеми желающими,
одновременно уплетая восхитительные гамбургеры под названием
"Рай-бургеры" (огромные, с полным ассортиментом начинки) - Коди не любит
просто сидеть и болтать потихоньку, он такой парень, если уж захочет
поговорить, то будет один говорить часами, пока не исчерпает все своими
объяснениями, вместо того чтобы хмуриться над доской и кряхтеть:
"Э-хе-хе,  старый Скрудж экономит пешку... А мы ее ам! и съели" - Пока
мы с МакЛиаром и Монсанто болтаем о литературе, поблизости
нарисовывается парочка странных джентльменов - Один из них - юноша,
отрекомендовавшийся лейтенантом - Я мгновенно (после пятого
"Манхэттена") разворачиваю свою теорию партизанской войны, основанную на
наблюдениях прежней ночи, когда мне всерьез представилось, что если бы
Монсанто, Артур, Коди, Дейв, Бен, Рон Блейк и я были членами одного
отряда (а на ремнях чтоб болтались походные фляжки), врагу было бы
нелегко ранить кого-либо из нас, потому что мы бы как близкие друзья
отчаянно охраняли друг друга, и я рассказываю это тому первому,
лейтенанту, а он привлекает к беседе старшего, который дает понять, что
он ГЕНЕРАЛ Армии - Поодаль за отдельным столиком сидят гомики,
присутствие которых заставляет Дейва Вейна в какой-то спокойный
дремотный момент сухо и гнусаво высказаться: "Под сенью красного дерева,
разговор о войне и гомосексуалистах... вот, так сказать, мое непентское
хокку" - "Дда, - говорит Коди, делая ход, - смотри-ка, куда ты можешь
сунуться, мой мальчик, но уж ты убирайся, а  тут я тебя ферзем, и
привет".
	Я упоминаю генерала, ибо вижу нечто зловещее в том, что среди этого
кутежа я наткнулся потом на еще одного генерала, странно, два генерала
сразу, я за всю свою прежнюю жизнь ни одного не встретил  - Первый
генерал был странен тем, что казался слишком уж вежливым, и все же
что-то недоброе было в его стальных глазах за дурацкими темными очками -
Что-то недоброе было и в первом лейтенанте, который все гадал, кто мы
(сан-францисские поэты, самое их ядро, конечно) и, казалось, этот факт
его не вполне устраивал, хотя генерала, кажется, все это забавляло -
Однако зловещим образом он, видимо, весьма заинтересовался моей теорией
о дружеских отрядах для партизанской войны, и когда президент Кеннеди
где-то через год потребовал новую схему для части наших вооруженных сил,
мне стало интересно (я и тогда еще был безумен, правда, уже по другим
причинам), позаимствовал ли генерал мою идею - Второй генерал, еще более
странный, уже маячил на горизонте и встретился мне, когда я зашел еще
дальше в своем безумии.
	"Манхэттены" и опять "Манхэттены", когда под вечер мы возвратились в
хижину, мне было совсем хорошо, но я понимал, что на завтрашний день
меня уже не хватит - А бедный юный Рон Блейк спросил, нельзя ли ему
остаться со мной в хижине, остальные вернутся в город на трех машинах, и
у меня мысли не возникло так жестоко отказать ему в его просьбе, и я
сказал "да" - Так что когда все вдруг разъехались, я остался один, а
этот сумасшедший юный битник пел мне песни, правда, мне очень хотелось
спать - Однако надо было соответствовать, чтобы не разочаровать его
доверчивое сердце.
	Потому что все эти бедные юноши на самом деле верят, что во всем этом
битничестве есть нечто благородное, и идеалистическое, и доброе, а я,
согласно газетам, "Король битников", хотя в то же время мне хреново, и я
устал от этого энтузиазма все новых и новых мальчиков, пытающихся понять
меня и излить на меня свои жизни, так чтоб я только подпрыгивал и
говорил "да, да, именно так", чего я уже делать не в состоянии - Я
приехал на лето в Биг Сур именно затем, чтобы избавиться от них - Вроде
тех торжественных живчиков-студентов, которые однажды пришли к моему
дому в Лонг-Айленде в пиджаках с надписью "Бродяги Дхармы", ожидая
увидеть меня двадцатипятилетним юношей, из-за ошибки на обложке книги, и
вот он я, в отцы им гожусь - Но нет, свингующе-джазово-юный Рон хочет ко
всему прикалываться, ходить на пляж, бегать и беситься, петь и
разговаривать, сочинять мелодии, писать рассказы, взбираться на вершины
гор, ходить по трассе, видеть все, делать все и быть со всеми - И я,
запасшись последней квартой портвейна, соглашаюсь следовать за ним на
пляж.
	Мы спускаемся старой печальной тропой бхикку, и вдруг я замечаю в траве
мертвую мышь - "Малютка мышь мертва", говорю я поэтически, но вдруг
понимаю и только сейчас вспоминаю, как сам снял крышку с крысиного яда
на полке Монсанто, и стало быть это моя мышь - Лежит здесь мертвая - Как
калан в море - Это моя личная мышь, которую я все лето заботливо кормил
шоколадом и сыром, но вновь бессознательно нарушил все эти свои великие
планы быть добрым по отношению ко всем тварям земным, даже  к речным
клопам; пусть невольно, но я вновь убил мышь - И в довершение всего,
когда мы подходим к месту, где принимает солнечные ванны моя змейка (не
ядовитая), и я сообщаю это Рону, он вдруг вопит: "Берегись! Змеюка!", и
я пугаюсь, сердце мое прыгает от ужаса - И в моем сознании маленький
друг внезапно превращается из живого существа в злого змия Биг Сура.
	И плюс к тому, там по линии прибоя  всегда валяются  на солнце длинные
ленты полых водорослей, некоторые просто огромных размеров, как живые, с
живой кожей, куски живого материала,  это всегда навевало на меня
печаль, но вот юный поклонник свинга поднимает их и танцует на берегу
танец дервиша, превращая мой Сур в какую-то морскую суматоху - Суматоху
ума.
	Всю эту ночь мы поем и орем  у лампы песни, и все в порядке, но
утром-то бутылка пуста, и я вновь просыпаюсь в "последнем кошмаре",
именно так, как проснулся в трущобном номере Фриско, прежде чем сбежать
сюда, и вновь все это меня настигло, я снова слышу собственный скулеж:
"За что Господь мучит меня?" - Но те, кто не испытал даже самых ранних
стадий делириума, могут не знать, что это не столько физическая боль,
сколько душевная мука, которую невозможно описать тем, кто не пьет и
обвиняет алкоголиков в безответственности - Душевная мука так сильна,
что чувствуешь, будто предал сам факт своего рождения, и даже родовые
муки своей матери, когда она рожала тебя и выпустила наконец в этот мир,
как будто предал все попытки отца кормить тебя, и растить, и поставить
на ноги, и поделиться с тобой своей силой и - Боже - даже учить тебя
"жизни", чувство вины так сильно,  что начинаешь отождествлять себя с
дьяволом, и кажется, что Бог совсем покинул тебя на твою тошнотную
глупость - Ощущаешь болезнь в величайшем смысле этого слова, дышишь, сам
тому не веря, плохоплохо, душа стонет, смотришь на свои беспомощные
руки, их словно сжигает огонь, а ты и пошевелиться не можешь, смотришь
на мир мертвыми глазами, на лице выражение жуткого недовольства, словно
ангел на облаке, страдающий запором - На самом деле смотришь на мир
раковым взглядом, сквозь коричнево-серую шерстяную пелену на глазах -
Язык белый и гадкий, зубы изъедены пятнами, волосы словно иссохли за
ночь, в уголках глаз целые комья грязи, нос блестит от жира, пена в
углах рта: в общем, отвратительное уродство,  знакомое всем, кто прошел
через уличное пьянство всемирных Боуэри - Но ведь радости в этом никакой
нет, а  люди говорят: "Ну да, он напился и счастлив, пусть проспится" -
Несчастный пьяница плачет - Он плачет по маме и папе и старшему брату и
старшему другу, он взывает о помощи - Пытается собраться в кучку,
подвигая один ботинок поближе к ноге, но даже и этого не может сделать
как следует: или уронит его, или стукнется обо что-нибудь, непременно
сделает что-нибудь, что заставит его вновь расплакаться - Ему захочется
закрыть лицо руками и взывать к милосердию, но он знает: милосердия нет
- Не только потому, что он не заслужил, его просто нет - Потому что он
взглядывает на синее небо, а там ничего, только пустое пространство над
головой складывается в огромное лицо - Он смотрит на мир, и мир
показывает ему язык, а однажды эта маска исчезает, и мир смотрит на него
большими пустыми глазами, красными, как его собственные - Он видит, как
движется земля, но это не имеет никакого значения - Неожиданный шум
позади заставит его рычать от гнева - Он будет тянуть и рвать на себе
несчастную заляпанную рубашку - Он чувствует, словно лицо его втирается
во что-то, чего нет.
	Его носки сочатся влажной слизью - Борода на щеках чешется от
струящегося пота и раздражает истерзанные губы - Свихнутое чувство, что
"больше никаких" и "больше никогда", ах - То, что вчера было прекрасным
и чистым,  в силу загадочных и непонятных причин превратилось сегодня в
большой мрачный горшок дерьма - Волоски на пальцах пялятся на него, как
могильная растительность - Рубашка и брюки так приклеились к телу,
словно он навечно обречен быть пьяным - Боль угрызений так въедается,
словно ее кто-то сверху вталкивает - Симпатичные белые облачка в небе
лишь ранят глаза - Единственное, что осталось, это отвернуться и лечь
лицом на землю и плакать - Рот так истерзан, что нет и шанса просто
сомкнуть зубы - Даже на то, чтобы волосы на себе рвать, нет уже сил.
	Но вот появляется Рон Блейк, начиная новый день песней во всю глотку -
Я спускаюсь к ручью и бросаюсь лицом в песок и лежу, грустными глазами
глядя на воду, которая больше мне не друг и даже в некотором роде хочет,
чтобы я ушел - В хижине не осталось ни капли спиртного, все чертовы
джипы уехали, нагрузившись здоровыми людьми, а я остался наедине с юным
энтузиастом - Маленькие жучки, которых я спасал из воды, когда был
одинок, безмятежен и радостен, теперь тонут совсем рядом, не замечаемые
мною - Паук все так же занят своим делом возле дома - Альф скорбно мычит
в долине, далеко не выражая того, что я чувствую - Сойки кричат вокруг,
будто, раз я слишком устал и беспомощен, чтобы кормить их, собираются
сожрать меня самого - "Вот же грифы проклятые", стонут мои губы в песке
- Некогда приятное "хлопхлоп", журчащее хлюпанье ручья нынче
представляется мне трескотней слепой природы, которая ничего не понимает
- Мои былые мысли о миллионолетнем иле, покрывающем все это, и все
города, и все поколения, в конце концов просто дурацкая старая идея,
"Только глупый трезвый идиот мог так думать и  высасывать радость из
такой чепухи" (поскольку в некотором смысле пьяница постигает мудрость,
как сказал Гете, или Блейк, или все равно кто: "Путь к мудрости лежит
через излишество") - Но в таком состоянии можно сказать только:
"Мудрость это всего лишь еще один способ сделать человеку плохо" -
"ПЛОХО мне", изо всех сил ору я деревьям, высящимся холмам, оглядываюсь
в отчаянии, всем наплевать - Я даже слышу, как в доме за завтраком поет
Рон - Но что еще хуже, он пытается проявить участие и помочь мне: "Все
что в моих силах" - Позже он уходит погулять, а я иду в хижину, и ложусь
на койку, и около двух часов предаюсь стонам: "O mon Dieux, pourquoi Tu
m'laisse faire malade comme ca - Papa Papa aide mue - Aw j'ai mal au
coeur - J'envei  Оуаоуао " (Я погружаюсь в долгое "ауаоуао",
которое длится, я думаю, не меньше минуты) - Переворачиваюсь на другой
бок и нахожу новые поводы для стонов - Я думаю, что я один, и даю себе
волю, как, я слышал это, делал мой отец, когда умирал от рака ночью на
соседней кровати - Когда я со страшным  усилием встаю на ноги и
прислоняюсь к двери, то обнаруживаю с удвоенным и еще раз удвоенным
ужасом, что Рон Блейк все это время сидел тут над книжкой и все слышал -
(Теперь мне интересно, что он потом людям об этом рассказывал, это
должно было звучать ужасно) (Тоже идиот, даже кретин, а может просто
французский канадец, кто знает?) - "Рон, извини, что тебе пришлось все
это выслушать, мне плохо" - "Я знаю, дружище, все в порядке, ложись и
попытайся заснуть" - "Я не могу спать!", кричу я в гневе - Я готов
завопить: "Да пошел ты на хуй, идиот малолетний, что ты знаешь о том,
каково мне!", но потом понимаю, как все это старчески отвратительно и
беспомощно, а он вот радуется своим грандиозным выходным с великим
писателем, о которых рассчитывал рассказать друзьям, какая это была
грандиозная пьянка, и что я говорил и делал - Но я верю и надеюсь, что
он вынес из этого урок терпения или даже "битничества" - Потому что лишь
однажды я чувствовал себя хуже, и было это неделю спустя, когда вернулся
с Дейвом и двумя девушками, что вело уже прямо к ужасам финальной ночи.

22

	Но посмотрите-ка: днем неутомимый юнец Рон собрался  по трассе аж в
Монтерей, чтоб повидаться с МакЛиаром, и я говорю ему: "О'кей, вперед" -
"Ты со мной не поедешь?", спрашивает он, изумляясь тому, что "чемпион
дороги" не может уже даже выйти на трассу, "Нет, я тут побуду, и мне
станет лучше, мне нужно побыть одному", и это правда, потому что как
только он ушел и послал последний оклик с дороги, идущей прямо по верху
каньона и исчез, и я одиноко сел на солнышке на крыльцо, и снова
накормил наконец птиц, постирал носки и рубашку и штаны и развесил все
сушиться по кустам, начерпал тонны воды, преклонив колена у ручья, молча
взглянул на деревья; как только заходит солнце, я клянусь, мне хорошо,
как всегда, вот так вот неожиданно.
	"Может быть, эти парни, Дейв и МакЛиар и другие, все остальные, были
компанией колдунов, посланных свести меня с ума?", серьезно размышляю я
- Вспоминая то детское мечтание, которое я всегда бывало серьезно
обдумывал, возвращаясь домой из приходской школы Св.Иосифа или сидя в
гостиной, о том, что все на свете потешаются, дурача меня, а я этого не
знаю, потому что каждый раз, когда я оборачиваюсь посмотреть, что
творится у меня за спиной, все вскакивают на свои места с дежурными
выражениями на лицах, но как только я снова отворачиваюсь, они
подскакивают к моей шее и шепчут, хихикая и замышляя недоброе,
безмолвно, их можно услышать, но как только я поворачиваюсь, чтобы
захватить их врасплох, они все уже на своих местах и говорят: "Так вот,
чтобы правильно сварить яйца", или, отвернувшись, поют песню Чата
Бейкера, или спрашивают: "Я тебе рассказал тогда о Джине?!" - Но мое
детское мечтание также включало в себя догадку, что все на свете
потешаются надо мною, поскольку принадлежат к вечному тайному обществу,
которое знает тайну мира и всерьез дурит меня, чтобы я проснулся и
увидел свет (то есть в действительности стал просвещенным) - Так что я,
"Ти Жан", ПОСЛЕДНИЙ Ти Жан, оставшийся в мире, последний несчастный
святой идиот, а люди за спиной суть земные дьяволы, к которым меня,
ангельского малыша, забросил Господь, как будто я на самом деле
последний Иисус! И все эти люди ждут, пока я пойму это, и проснусь, и
поймаю их взгляды, и мы все вместе вдруг рассмеемся в Раю - Только
животные ничего не вытворяли у меня за спиной, коты мои всегда были
украшениями, печально вылизывающими лапы, а Иисус был грустным тому
свидетелем, в чем-то сродни тем животных - Он не проказничал у меня за
спиной - Вот где корень моей веры в Иисуса - Так что единственной
реальностью были Иисус и агнцы (животные), и мой брат Жерар, который
воспитывал меня - В то же время некоторые шутники были добры и печальны,
например, мой отец, но должны были плыть со всеми в одной лодке - А я
должен был проснуться, и в результате исчезло бы все, кроме Рая, который
и есть Бог - И стало быть поэтому позже в своей жизни, после всех этих,
согласитесь, странных детских мечтаний, после того, как мне было
удивительное видение "Золотой Вечности" и другие видения, еще раньше,
после всего этого, включая Самадхи во время буддийских медитаций в лесу,
я мыслил себя особым одиноким посланником Рая, призванным рассказать или
показать всем собственным примером, что все их глумящееся общество на
самом деле "Общество Сатаны", и все они на неверном пути.
	Из-за этого-то прошлого, теперь в момент взрослого уже крушения души по
причине излишнего пристрастия к алкоголю все с легкостью превратилось в
фантазию о том, что все, очевидно, сводят меня с ума, и, должно быть,
подсознательно я в это верил, потому что, как уже говорилось, как только
Рон Блейк ушел, я был снова в форме и даже доволен.
	Даже очень доволен - На следующее утро я поднялся более веселым и
здоровым и жизнерадостным, чем когда бы то ни было, и был я, и вся
долина Биг Сура вновь принадлежала мне, пришел добрый старый Альф, и я
покормил его и похлопал по большой мощной шее с кокетливой гривой,
вдалеке возвышалась Мьен-Мо, просто мрачная старая гора с забавными
кустиками на склонах и мирной фермой на вершине, и делать было нечего,
кроме как развлекаться вдали от колдунов и пьянства - И я вновь пою:
"Душа моя не снег, неужто ты не знаешь? Прекрасный ее цвет ты вряд ли
угадаешь", и всякую такую чепуху - И кричу: "Если Артур Ма колдун, он,
конечно, очень забавный колдун! Ха-ха!" - А тут еще идиотская сойка
стоит на одной ноге на куске мыла, клюет и глотает его, оставляя
нетронутым зерно, а когда я смеюсь и кричу на нее, она хитро
поглядывает, словно хочет сказать: "Ну и что? Че те надо-то?" - "То, то,
то еще место нашла", говорит другая сойка, приземляясь рядом и вдруг
улетая вновь - И все в моей жизни кажется опять прекрасным, и я даже
начинаю вспоминать свои пьяные безумства, более того, я начинаю
вспоминать пьяные безумства всей моей жизни, прямо удивительно, какие
неизведанные силы таятся у нас внутри, горы можно своротить, вновь
оторвать башмаки от земли и счастливо топать вперед, столько в теле
энергии - И тогда я решаюсь вновь навестить море, оно больше не пугает
меня, и я пою "Семьдесят тысяч интриганов в море" и возвращаюсь в хижину
и мирно наливаю в чашку кофе, день, как прекрасно!
	Делаю вылазку в лес, рублю и валю стволы и оставляю их на обочине
дороги, чтоб потом потихоньку перетаскать к дому - Спускаюсь к ручью,
исследую хижину, нахожу штук пятнадцать спичек на случай необходимости -
Глоток виски, чтоб его - Обнаруживаю старую "Хронику Сан-Франциско" с
моим именем по всей обложке - Посреди ручья надвое раскалывается
гигантский ствол красного дерева - Этот день, отличный, завершаю,
зашивая свой священный свитер, напевая "Что сравнится с домом",
вспоминая маму - Я даже залезаю с головой в окружающие книги и журналы -
Изучаю "Патафизику" и с презрением кричу поверх лампы: "Это
интеллектуальное оправдание для веселой шутки", отбрасывая журнал и
добавляя: "Особо привлекательное для поверхностных типов" -  Затем мое
внимание переключается на парочку малоизвестных поэтов конца века - Тео
Марциалса и Генри Харланда - После ужина дремлю, и снится мне
американский морской флот, корабль, бросивший якорь неподалеку от театра
военных действий, рядом с островом, но все дремотно, а два моряка
поднимаются по тропе с удочками и собакой, дабы втихаря среди холмов
заняться любовью; капитан и прочие знают, что они голубые, и вместо
того, чтобы прийти в бешенство, оказываются дремотно зачарованными такой
нежной любовью: видно, как матрос подглядывает за ними с биноклем,
зажатым в паху: предполагалось, что тут война, а на деле ничего не
происходит, просто стирка.
	Я выныриваю из этого глупого, но странно милого сна веселым - Кроме
того, звезды теперь сияют каждую ночь, и я выхожу на крыльцо и сижу в
старом портшезе, обратив лицо к тамошнему балдежу, балдежный звездный
небосвод, все звезды плачут от счастливой грусти, все эти свитки и
сливки шутливых путей с аллеями световых лет, древних, как Дейм Мэ Уитти
и холмы - Я направляюсь к горе Мьен Мо в освещенной луной августовской
ночи, вижу огромные таинственные горы на горизонте, они словно говорят
мне: "Не надо мучить сознание нескончаемыми мыслями", поэтому я  сажусь
среди песков и смотрю внутрь себя, и вновь вижу знакомые розы
неродившегося - Изумительно,  такая перемена всего за несколько часов -
И у меня достаточно физических сил, чтобы отправиться назад к морю,
внезапно осознав, какой мог бы получиться прекрасный восточный свиток с
изображением всего каньона, такие свитки медленно раскатываешь с одного
конца и придерживаешь, и придерживаешь, в то время как долина
разворачивается навстречу неожиданным утесам, неожиданным Бодхисаттвам,
одиноко сидящим в освещенных хижинах, неожиданным ручьям, скалам,
деревьям, затем неожиданным белым пескам, неожиданному морю, дальше в
море, и вот ты достиг конца свитка - И обязательно чтобы этот
таинственный розовый сумрак индивидуальных оттенков и скрытых нюансов
выражал эфемерность ночи, как она есть - Один длинный свиток, который
разворачивается от пастбищной ограды среди загадочных холмов, лунных
лугов, даже стогов сена у ручья, к тропе, к сужающемуся ручью, а затем
тайна, О, МОРЕ - Так я исследую свиток долины, осознавая в то же время:
"Человек - занятой звереныш, милый звереныш, все его мысли  дерьма не
стоят".
	Вернувшись в хижину,  готовлю на сон грядущий горячее какао с молоком,
даже исполняю "Свит сикстин", как ангел (ей-Богу, лучше Рона Блейка) и
вспоминаю маму и папу, подпорку пианино в старом Массачусетсе, песни
прежних летних ночей - Так и засыпаю, под звездами на крыльце, а на
рассвете переворачиваюсь на другой бок с блаженной улыбкой, потому что
на двух огромных мертвых стволах ухают филины, перекликаясь через всю
долину: хуу... хуу... 
	Так что, может, и прав Миларепа: "Хотя вы, юноши новых поколений, и
обитаете в городах, полных обманчивой фортуны, но цепочка истины еще
жива" - (и это он сказал в 890 году!) - "Оставшись в одиночестве, не
думай о развлечениях города- Лучше обрати  ум свой внутрь себя, и тогда
обретешь свой путь-Богатство, которое я обрел - блаженство вечной
Пустоты- Здесь, в местечке Йонно Таг Пуг Сент Дзон, торжественная дрожь
рева тигрицы напоминает мне о том, как весело играют ее слабые детеныши-
Словно сумасшедший, я свободен от претензий и надежды- Истинную правду
говорю тебе- Вот мое безумное слово- О бесчисленные, на матерей похожие
существа, волею мнимой судьбы вы видите мириады видений, и нескончаем
поток ваших чувств- Я улыбаюсь.. Для йогов все прекрасно и
великолепно!.. В милой тиши этого Благословенного Уголка Небес все
своевременные звуки мне приятели- В таком приятном месте, в одиночестве,
я, Миларепа, счастливо пребываю, медитируя на освещенное пустотой
сознание - Чем грандиознее Подъемы и Падения, тем большую Радость я
ощущаю - Чем  страшнее,  я счастливее..."

23

	Однако утром (я ведь не Миларепа, чтобы голышом сидеть в снегу - а
однажды его видели даже летящим) заявляется обратно Рон Блейк с Патом
МакЛиаром и его красавицей женой и, ей-Богу, милой пятилетней дочуркой,
любо-дорого смотреть, как она, вся звеня и пританцовывая, идет по лугу
смотреть на цветочки, и все в этом мучительном человеческом каньоне
представляется ей совершенно новым прекрасным первозданным утром в
Эдемском Саду - И прекрасное утро живет - Туман, так что мы закрываем
ставни и зажигаем огонь в очаге и лампе, я и Пат, и сидим там, отпивая
из привезенного им кувшина, разговаривая о литературе и поэзии, в то
время как его жена слушает и иногда встает  согреть еще кофе и чая или
выходит поиграть с Роном и малышкой - Мы с Патом настроились на
серьезные беседы, и я чувствую тот одинокий трепет в груди, который
всегда предупреждает: ты действительно любишь людей и рад видеть здесь
Пата.
	Пат один из, если не САМЫЙ красивый мужчина, которого я когда-либо
видел - Странно, что в предисловии к своим стихотворениям он заявил, что
его героями, его "триумвиратом" являются Джин Харлоу, Артюр Рембо и
Билли Кид, ведь он и сам достаточно хорош, чтобы сыграть Билли Кида,
такой же красавец брюнет с чуть миндалевидными глазами, каким ожидаешь
увидеть легендарного Билли Кида (полагаю, это не относится к реальной
жизни Уильяма Бонни, который, говорят, прыщавый дебиловатый монстр).
	Таким образом, мы разражаемся грандиозной всеобъемлющей дискуссией в
комфортном сумраке хижины у теплого красного женственного камелька, я
шутки ради надеваю темные очки, Пат говорит: "Нам с тобой, Джек, не
удалось вчера побеседовать,  ни вчера, ни в прошлом году, ни десять лет
назад, я тогда впервые тебя увидел, помню,  прямо ужаснулся, когда вы с
Помереем взлетели по ступеням моего дома с косяками в зубах, вы были
похожи на парочку грабителей или автоугонщиков - Знаешь, вся эта
издевательская чепуха, которую про нас сочиняли, про Сан-Франциско там,
битническую поэзии и битников,  была написана потому, что многие из нас
не были ПОХОЖИ на писателей или интеллектуалов и т.д., вы с Помереем,
должен сказать, смотрелись ужасно, уверен, я был не лучше" - "Слушай,
тебе надо в Голливуд, сыграть Билли Кида" - "Знаешь, я лучше поеду в
Голливуд и сыграю Рембо" - "Ну, Джина Харлоу тебе не сыграть" - "Лучше
пусть мою "Темно-коричневую" опубликуют в Париже - как подумаешь, что
одно твое слово Галлимару или Жиродиа может помочь" - "Не знаю" -
"Знаешь, когда я прочел твой "Мехико-сити Блюз", я мгновенно
преобразился и совершенно по-новому стал писать, ты меня вдохновил на
эту книгу" - "Но это не то, что ты делаешь, совсем не то, я прядильщик
языка, а ты человек идеи", и так мы говорим где-то до полудня, а Рон то
входит, то выходит, пока не отправляется наконец на прогулку на пляж с
юными леди, а мы с Патом даже не знаем, что выглянуло солнце, и все
сидим в глубине хижины, разговаривая о Вийоне и Сервантесе.
	Вдруг бабах, дверь распахивается внезапным рывком, и солнце врывается в
комнату, и я вижу Ангела, стоящего в дверях с простертой рукой! - Это
Коди! разодетый в лучший выходной костюм! за ним  выстроились в ряд
несколько золотых ангелочков, начиная с Эвелин, прекрасной золотой жены,
и до самого ослепительного ангелочка Тимми с лучиками солнца,
запутавшимися в волосах! - Эта картина так невероятна и удивительна, что
мы оба с Патом невольно приподымаемся со стульев, словно в благоговейном
трепете или страхе, хотя я не столько напуган, сколько экстатически
потрясен, как если бы мне явилось видение - Стоя так, безмолвно и
почему-то с простертой рукой, приняв некую позу, чтобы удивить или
предостеречь нас, он  походил на Св. Михаила,  прямо невероятно,
особенно когда я вдруг осознал, что он на самом деле сотворил, ведь он
заставил жену и детей так тихо подкрасться по ступеням крыльца (шумным и
скрипучим), по деревянному настилу, легко и на цыпочках, постоять там
немного, пока он готовился распахнуть дверь, всех выстроил в ровный ряд,
вдруг бабах, распахнул дверь и метнул золотую вселенную в ослепленные
таинственные глаза большого хипстера Пата МакЛиара и очень удивленного и
благодарного меня -  Это напомнило мне случай, когда однажды я увидел
целую компанию парочек, крадущихся на цыпочках через нашу заднюю дверь
на кухне на Уэст-стрит в Лоуэлле, и вожак шикнул на меня, девятилетнего,
застывшего в изумлении, а затем все ворвались к отцу, невинно слушавшему
поединок "Примо Картер - Эрни Шафт" по старому радиоприемнику 1930-х
годов - Чтобы погудеть от души - Каким же апокалиптическим золотом
разразилось старомодно подкравшееся на цыпочках семейство Коди, он
всегда умудрялся порождать это золото, взять, например, случай, о
котором я уже где-то рассказывал, когда в Мексике он очень медленно вел
старую машину по изрезанной колеями дороге, и мы были накуренные, и я
увидел золотой Рай, да и в другие моменты он всегда казался таким
золотым, словно, повторяю, на каком-то ложе в Раю, на золотой вершине
Рая.
  Не то чтобы он целенаправленно стремится произвести такой
эффект: просто стоит, полный врожденной драматичной тайны, простирая
руку, словно для того, чтобы сказать "Смотри, солнце!" или "Смотри,
ангелы!", указывая на золоченые головки своего семейства, и мы с Патом
стоим обалдевшие.
	"С днем Рождения, Джек! - выкрикивает Коди, или одно из своих обычных
безумных приветствий. - Я принес тебе хорошие новости! Я взял с собой
Эвелин, и Эмили,  и Габи, и Тимми, поскольку мы все так благодарны и
рады, потому что все вышло абсолютно чертовски здорово (dead perfect)
или ангельски здорово  (living perfect), парень, с той сотней, что ты
мне дал, фантастическая история, - для него это абсолютно фантастично, -
Я пошел и загнал моего "Нэша", который, как ты знаешь, уже и с места
было не стронуть, пришлось попросить старых приятелей подтолкнуть его по
дороге, а у того парня был красавец пурпурный, или как там этот цвет
называется, мама? краснота, красота, огромный джипстер, Джек, и весь мир
можно слышать с помощью прекрасного радио, новехонькие задние фары, все
при нем, вплоть до отличных новых шин и отличной сияющей покраски, с ума
сойти какой цвет, ага, "виноградный"!" (когда Эвелин шепотом
подсказывает название цвета) - "Виноградный цвет для всех почитателей
виноградного вина, так что мы приехали не только спасибо сказать и тебя
снова повидать, но еще и отпраздновать все это дело, и в довершение
всего, случайно, чтоб меня, так и распирает, хе-хе-,  да, детки,
правильно, входите, а потом выходите, забирайте вещи из машины и
готовьтесь спать сегодня во дворе и дышать открытым свежим замечательным
воздухом, Джек, в довершение всего, и сердце мое просто ПЕРЕполнено я
нашел НОВУЮ РАБОТУ!!! вместе с этим прекрасным новым джипом! новая
работа прямо в центре Лос-Гатоса на самом деле мне даже не надо больше
ездить на работу, я могу пешком ходить, всего-то полмили, а теперь,
мама, входи, познакомься со стариной Патом МакЛиаром, и займись-ка тут
яичницей или бифштексами, которые мы привезли, открой это розовое вино,
которое мы захватили для старого пьянчуги Джека, для этого парня, пока я
лично прогуляюсь с ним по дороге туда, где оставлен джип, отопри ворота,
Джек, владелец  ключа, и пойдем гулять и болтать, как в старые добрые
времена, и медленно вернемся в Китай на моем корабле".
	Так что начинается новый день, новое благодаря Коди положение вещей, на
самом деле целая новая вселенная, потому что мы вдруг вновь наедине
впервые за целые столетия быстро шагаем по дороге, чтобы вызволить
машину, и он поглядывает на меня так удовлетворенно-шаловливо, как будто
готовится одарить каким-нибудь сюрпризом, "Угадал, старина, у меня тут с
собой ПОСЛЕДНИЕ, абсолютно ПОСЛЕДНИЕ но самые прекрасные изо всех
посеянных черными туго забитых супервставлючих косяков в мире, и сейчас
мы с тобой их запалим, почему я и не хотел, чтобы ты брал с собой вино,
у нас, дружище, еще будет время для вина, и вина, и танцев" - и вот он
уже прикуривает со словами: "А теперь не так, пришло время брести
тихонько как бывало когда-то, помнишь наши деньки на железной дороге,
или как перебирались через гудрон Третьей или Таунсенд, как ты сказал,
или тот раз, когда мы смотрели, как солнце заходит, такое совершенно
священное багровое, над перекрестком Мишн - Да-с-сэр,
потихоньку-полегоньку, глядя на эту заходящую долину", мы стало быть
закуриваем, но  это, как обычно,  вызывает в обоих сознаниях  паранойю
подозрений, и мы оба проваливаемся в молчание и бредем к машине, которая
оказывается прекрасным виноградного цвета новехоньким сияющим
"джипстером" со всем обмундированием, и все золотое воссоединение
вырождается по сути в кодину лекцию о том, почему машина такая клевая
(технические подробности), и он даже покрикивает, чтобы я поторапливался
с воротами: "Не могу же я тут ждать здесь весь день, хо-хо-".
	 Но суть не в том, это я о "травяной паранойе", хотя может и в том - Я
сто лет назад с этим завязал, потому что она меня с ума сводит - Тем
временем мы медленно рулим к хижине, а Эвелин и жена Пата познакомились
и завели разговор на женские темы, и мы с МакЛиаром и Коди беседуем за
столом, планируя вылезти с детьми на пляж на экскурсию.
	И вот Эвелин здесь, а я годами не имел возможности поговорить с ней;  о
старинные деньки, когда мы допоздна засиживались у камина, как уже
говорилось, обсуждая душевные качества Коди, Коди то да Коди се, было
слышно, как это имя звенит под крышами Америки от побережья до
побережья, вплоть до того, что можно было расслышать, чтo его женщины
говорят о нем, всегда произнося "Коди" с ноткой страдания в голосе, что
однако заключало в себе долю девичьего удовольствия на предмет "поныть",
"Коди надо бы научиться контролировать свою неуемную силу" и Коди
"всегда будет до такой степени развивать свое безобидное вранье, что оно
превратится в обидное", а если верить Ирвину Гардену, кодины женщины
всегда обсуждали в своих трансконтинентальных телефонных разговорах его
член (очень даже возможно).
	Ибо он был в чудовищной степени устремлен к абсолютному слиянию со
своей женщиной, вплоть до того момента, когда они кончали вместе,
слившись в одну конвульсивную спрутообразную массу из душ и слез и
минетов и схем отелей и беготни сквозь двери автомобилей и домов и
великого кризиса в сердце ночи, ооо, такой псих, что на могиле можно
когда-нибудь написать: "Он Жил, Он Потел" - Компромиссы не для Коди -
Несмотря на то, что сейчас, как я уже сказал, он капельку приструнен, и
чуть наскучил ему этот мир после грязного несправедливого его ареста и
приговора, и он словно бы попритих и пустился в пространнейшие
объяснения по поводу каждой своей мысли на благо всем собравшимся в
комнате, натягивая одновременно носки или собирая в кучу бумаги перед
отъездом, - сейчас он просто отшвыривает их в сторону, не боясь помять -
Иезуит за работой - Впрочем, я помню один момент в хижине совершенно в
стиле Коди: запутанный и исполненный одновременно миллиона тонкостей,
словно бы все Творение распустилось внезапно, как цветок, и тут же вновь
свернулось: в ту минуту, когда прелестная ангелическая дочурка Пата
подходит, чтобы вручить мне крошечный цветочек ("Это тебе", обращается
она прямо ко мне) (почему-то бедняжка уверена, что я нуждаюсь в
цветочке, или, может, ее мама научила ради какой-нибудь очаровательной
затеи, для украшения, например), Коди яростно объясняет малышу Тиму:
"Твоя правая рука никогда не должна знать, что делает левая", и в этот
момент я пытаюсь сомкнуть пальцы вокруг невероятно маленького цветка, но
он так мал, что я даже не могу сделать это, не могу почувствовать его,
вижу и то едва, в самом деле, такой маленький цветочек могла найти
только такая маленькая девочка, и я взглядываю на Коди, наставляющего
Тима и, в том числе чтобы произвести впечатление на Эвелин, которая
смотрит на меня, провозглашаю : "Левая рука не должна знать, что делает
правая, хотя правая не может даже взять этот цветок", а Коди только
посматривает в мою сторону : "Ага, ага".
	Таким образом то, что начиналось как великое священное воссоединение и
удивительная райская вечеринка, вырождается во множество выпендрежных
разговоров, на самом деле, по крайней мере с моей стороны, но когда я
добираюсь до бутылки, мне легчает, и мы все вместе отправляемся на пляж
- Мы с Эвелин идем впереди, а когда тропка сужается, я обгоняю ее и иду,
как индеец, чтобы показать, каким индейцем я был все лето - Я порываюсь
обо всем ей рассказать - "Видишь тот лесок, ты от удивления из туфелек
выскочишь, когда увидишь мирно стоящего там мула с клочьями гривы вокруг
лба, как у Руфи, большого задумчивого библейского мула, или может вон
там, или здесь, а на мост глянь-ка, ну-ка что ты об этом скажешь?" - Все
дети зачарованы останками автомобиля, перевернутого вверх дном - В
какой-то момент я сижу на песке, в то время как Коди повторяет след в
след мой путь, и  я говорю ему, имитируя манеру Уоллеса Бири, скребя
подмышки: "Чтоб ему подохнуть, этому парню, в Долине Смерти" (последние
строки великого фильма "Караван двадцати"), и Коди отвечает: "Точно, вот
именно так и надо изображать старину Уоллеса Бири,  у тебя то самое
достоинство было в голосе, "Чтоб ему подохнуть, этому парню в Долине
Смерти",  хе-хе, да", но он спешит продолжить разговор с женой МакЛиара.
	Печально-разобщенные  и потерянные,  семьи и прочие  разбредаются по
пляжу и рассеянно смотрят на море, так бывает на пикнике - В какой-то
момент я рассказываю Эвелин, что в один прекрасный день может запросто
прикатить приливная волна с Гавай, и в таком случае мы бы за многие мили
увидели огромную стену ужасной воды и: "Представляешь, сейчас бежать и
карабкаться на те утесы, а?", но Коди слышит это и говорит: "Что?", и я
отвечаю: "Нас бы всех смыло и отнесло в Салинас, спорим", а Коди говорит
: "Что? новый джип? Я возвращаюсь и еду кататься" (пример его странного
юмора).
	"Как может дождь сюда прийти?" - вопрошаю я Эвелин, чтобы
продемонстрировать, какой я великий поэт - Она по-настоящему меня любит,
когда-то   она любила меня как мужа, одно время у нее было два мужа,
Коди и я, мы были замечательной семьей, пока Коди в конце концов не
возревновал, или может быть это я возревновал, сумасшедшее время, когда
я весь чумазый приходил с железной дороги со своей лампой в конце
рабочего дня и в тот момент, когда я входил, к моей пузырящейся радости,
он спешил по звонку, так что новый муж Эвелин заступал свою смену, а
когда в свою очередь Коди возвращался домой на рассвете, весь чумазый, к
его пузырящейся радости, дзинь, звонит телефон, и служащий депо вызывает
меня, и я срываюсь на работу, и оба мы посменно используем один и тот же
старый кланкер - И Эвелин всегда настаивает на том, что мы с ней созданы
друг для друга, но такова уж ее "карма", служить Коди в этой жизни, и я
верю этому, и верю, что она его любит, но она говорит: "Я заполучу тебя,
Джек, в другой жизни- И ты будешь очень счастлив" - "Что? - ору я в
шутку, - я буду бегать по вечным коридорам "кармы", удирая от твоего
"эй"?" - "Чтобы избавиться от меня, тебе потребуется вечность",
добавляет она печально, что заставляет меня ревновать, мне хотелось бы,
чтобы она сказала, что мне вообще от нее не избавиться - Я хочу вечно
бежать, пока не поймаю ее.
	"Ах, Джек, - говорит она на пляже, обнимая меня одной рукой, - так
прекрасно видеть тебя вновь, о если бы мы снова могли ужинать в тишине
все вместе домашней пиццей и смотреть телевизор, у тебя теперь столько
друзей и обязательств, это грустно, и ты пьешь и все такое, почему бы
тебе не приехать к нам на время отдохнуть" - "Приеду" - Но Рон Блейк аж
весь красный из-за Эвелин и все танцует с водорослями, чтобы произвести
на нее впечатление, он даже попросил меня спросить у Коди, нельзя ли ему
немножко побыть наедине с Эвелин. "Вперед, парень", ответил Коди.
	На самом деле, истощив свой запас ликера, Рон получает возможность
побыть наедине с Эвелин, пока мы с Коди и детьми в одной машине и
МакЛиары всей семьей в другой отправляемся в Монтерей, чтобы затариться
на всю ночь и заодно сигарет купить - Эвелин и Рон разжигают на пляже
костер в ожидании нас - В пути Тимми говорит папе: "Надо было маму взять
с собой, у нее штаны вымокли на пляже" - "Сейчас они уже, наверное,
дымятся", сухо выдает Коди очередную свою шуточку, пока машина скачет по
ужасной грязной дороге в каньоне, как в кино спасаются от погони в
горах, бедных МакЛиаров мы оставили далеко позади - Когда Коди
подъезжает к узкому опасному повороту, и смерть в упор взглядывает на
нас из этой дыры, он объезжает поворот со словами: "Когда по горам
ездишь, надо дурака-то не валять, дорога-то не движется, это мы можем по
ней двигаться" - И мы выезжаем на шоссе и летим в Монтерей в сумраке Биг
Сура, где среди тускло мерцающих пенных скал слышен плач тюленей.

24

	МакЛиар демонстрирует в нашем летнем лагере еще одну грань своей
привлекательной, но вяло-декадентской рембoподобной личности, появившись
в гостиной, черт возьми, с ЯСТРЕБОМ на плече - Это, между прочим, его
ручной ястреб, он черен, как ночь, и сидит на плече, мерзко склевывая
кусок гамбургера, который тот подносит ему - На самом деле эта картинка
на редкость поэтична, МакЛиар, его поэзия  сама как черный ястреб, он
всегда пишет о темноте, о сумраке, о темных спальнях, шевелящихся
занавесках, химически-огненных темных подушках, о любви в
химически-огненной красной тьме и описывает все это в прекрасных долгих
строках, которые отрывисто, но при этом как-то очень удачно заполняют
страницу - Прекрасный Ястреб МакЛиар, и я вдруг выкрикиваю: "Теперь я
знаю твое имя! М'лиар! М'лиар - охотник с шотландских холмов с ястребом
на плече,  готовым взбеситься и поднять бурю из его белых волос" - Или
еще какую-то глупость в этом духе, все так хорошо, привезли еще вина -
Пора возвращаться в хижину и промчаться по темному шоссе, как только
Коди умеет (лучше даже, чем Дейв Вейн, хотя с тем чувствуешь себя в
большей безопасности, зато Коди позволяет вкусить гибельный восторг, 
летя в ночи,  буквально слетая с колес, и не потому, что потерял
контроль над машиной, просто чувствуется, что машина сейчас взмоет к
Небесам, или по крайней мере к тому, что русские называют "Темным
космосом", гулко рвется воздух за стеклами, когда Коди летит вдоль белой
линии в ночи, с Дейвом Вейном все - разговор и гладкое плавание, с Коди
все - кризис, если не сказать хуже) - И сейчас он говорит мне: "Смотри,
опять МакЛиар привез свою красотку, ух, в этих тугих джинсиках, я прямо
рыдал под деревом, когда увидел эту штучку, типа невинную, эх, так вот,
старина, я тебе расскажу, что мы делаем: завтра мы все возвращаемся в
Лос-Гатос всей семьей и оставляем Эвелин и детей дома после игры 
"Освищи мошенника", которую мы все посмотрим в семь -" - "Что?" - "Это
игра, - говорит он, вдруг имитируя устало скулящий голос старухи из
комитета PTA, - входишь, садишься, и начинается старинная игра 1910-х
годов, короче, там мошенники просрочили закладную, усы, знаешь, ситцевые
слезы, можно сидеть, понимаешь, и поносить мошенника на чем свет стоит,
даже непристойности кричать или что там не знаю - Но это мир Эвелин,
знаешь, она все устраивает, и именно это она затеяла, пока я сидел, тут
уж никуда не денешься, не могу я жадничать, на самом деле хрен чего
возразишь, когда ты отец семейства, при тебе маленькая женщина, да и
детям нравится, вот, после этого пункта, когда обругаешь мошенника, мы
оставим их дома и уж потом, старина, - мы летим в машине быстрее ветра,
ястреб черен, как ночь, и сидит прочно, вместо того, чтобы от усердия
потирать руки, - мы с тобой мчимся в Бэй Шор, и ты как обычно будешь
задавать свои глупые почти оклахомские пьяные вопросы, "Эй, Коди (скулит
как старый пьянчуга) мы к'ажется подъезжаем к Берлингему, так что ли?",
и  ты как всегда не прав,  эх-хе-хе, старый сумасшедший глупый ебанутый
старина Джек, потом мы закатываем в Город и пиздуем прямо к моей милой
старушке Вильямине с которой я хочу чтоб ты познакомился, я потому что
хочу, чтоб ты прикололся, потому что она К ТЕБЕ приколется,  дорогой мой
старина Джек, сукин ты сын, и я собираюсь оставить вас, голубков, вдвоем
до скончания дней, можешь жить там и просто наслаждаться этой бескрышной
малюткой, потому что  кроме того, - (теперь он взял деловой тон), - я
хочу, чтоб она, насколько это возможно, врубилась в то, что ты
расскажешь ей все, что ЗНАЕШЬ, слышишь меня? Она моя сердечная подруга и
наперсница и женщина, и я хочу, чтобы она была счастлива и училась" -
"Как она выглядит?" -  спрашиваю я грубо - И вижу гримасу на его лице,
он на самом деле меня знает: "Ах, ну она выглядит хорошо, у нее
маленькое сумасшедшее тело, вот и все, и в постели она абсолютно первая
и единственная и последняя возможная величайшая из всех" -  Очередной из
длинной цепочки случаев, когда Коди преподносит меня в качестве
подручного ухажера своим красоткам, так чтобы все завязалось в один
узел, он любит меня как настоящий брат, и даже больше, иногда он
раздражается на меня, особенно когда я мямлю и парюсь с бутылкой или
тогда, когда я чуть не сорвал коробку передач, забыв, что я за рулем, в
тот раз я на самом деле напомнил ему его пьянчугу отца, но фантастично
то, что ОН напоминает МНЕ МОЕГО отца, так что между нами существует эта
странная вечная отеческая связь,  все длится и длится, иногда со слезами
на глазах, я запросто могу думать о Коди и чуть не плакать, а иногда
вижу в его глазах то же слезное выражение, когда он смотрит на меня - Он
напоминает мне отца, потому что слишком спешит и торопится и набивает
карманы бумагами с ипподрома и документами и карандашами, и оба мы
готовы продолжить исполнение некой ночной миссии, к которой он
приступает с такой абсолютной серьезностью, словно эта поездка последняя
из всех, но заканчивается она всегда веселым бессмысленным приключением
в стиле братьев Маркс, что заставляет меня еще больше любить его (и отца
тоже) - Вот так вот - И в конце концов когда я описал все это в книге
("В дороге"), я забыл упомянуть еще о двух важных вещах, что оба мы
воспитывались как набожные католики, и это сближает нас, хотя мы никогда
не обсуждаем такие вопросы, это просто в нас заложено, и во-вторых и
в-главных, такая странная вещь: когда мы делили другую девушку (Мэрилу
или, вернее, назовем ее Джоанна), и Коди тогда заявил: "Вот так мы и
будем, ты и я, двойной муж, позже у нас будет целый гаррееем и кучи
гаремов, парень, и мы назовем нас, вернее, -  (дрожит), - себя
Дулуомерей, понимаешь: Дулуоз и Померей, дулуомерей, понимаешь,
хе-хе-", несмотря на то, что тогда он был моложе и глупее, это
показывает, как он ко мне относился: нечто новое в мире, когда мужчины
могут быть ангелоподобными друзьями и при этом не гомосексуалистами и не
дерутся из-за женщин - Но увы, единственное, из-за чего мы ссорились,
были деньги, или вот глупейший случай, когда мы поссорилисьь из-за
марихуаны, когда делили ее на доли ножом и дошли до середины страницы, я
тогда заявил, что хочу часть пыльцы себе, и он заорал: "Наш договор на
пыльцу не распространяется!", и убирает все себе в карман и гордо встает
весь багровый, и я вскакиваю и пакуюсь и заявляю, что уезжаю, и Эвелин
собирается подвезти меня в Сити, но машина не заводится (давно это
было), так что Коди, весь красный и сумасшедший и уже смущенный,
вынужден толкать нас в драндулете, так мы движемся по бульвару Сан-Хосе,
а Коди сзади толкает нас и везет он нас не для того, чтобы мы завелись,
а чтобы наказать меня за жадность, и уезжать мне не следует - Просто
заходит сзади и нападает,  толкается - В финале ночи я мертвецки пьян на
полу у Мэла Дамлетта в Норт Бич - И в любом случае наша проблема, 
проблема двух самых продвинутых друзей в мире, которые все еще ссорятся
из-за денег, как говорит Джульен в Нью-Йорке, означает то, что: "Деньги
- это единственное, из-за чего канаки  всегда ссорятся, и оклахомцы
думаю, тоже", а сам Джульен, я предполагаю, воображает себя доблестным
шотландцем, который дерется исключительно за честь (несмотря на это, я
говорю ему: "Ах вы, шотландец, засуньте-ка свое чистоплюйство в 
кармашек для часов").
	Lacrimae rerum , слезы вещей, годы за спиной у нас с Коди, всегда я так
говорю "мы с Коди", а не "Коди и я", и Ирвин наблюдает сейчас за нами
сквозь мировую ночь, ощущая вкус чуда на угрюмых губах, и говорит: "Ах
ангелы Запада, Друзья по Раю", и пишет письма, спрашивая: "Ну что, какие
новости, видения, споры, нежные соглашения?", и так далее.
	В ту ночь дети так и засыпают в машине,  боятся темных дремучих лесов,
а я сплю в спальнике у ручья, и наутро все мы отправляемся в Лос Гатос
на шоу о "мошенниках" - Неудовлетворенный Рон печально глядит на Эвелин,
очевидно, она его отвергла, потому что мне сказала (и я не виню ее):
"Ужас как Коди достает меня с мужиками, в конце концов, должна же я
иметь возможность сама выбирать" (но она смеется, потому что это смешно,
смешно и то, как озабоченно и беспокойно допытывается Коди,
действительно ли она этого хочет, а хочет она совсем не этого) - "По
крайней мере не с отъявленными бродягами", говорю я, чтобы усугубить
веселье - Она: "Кроме того, меня уже тошнит от всей этой сексуальной
возни, это все, о чем они говорят, его друзья, вот они все готовы
творить добро на пару с Господом Богом, и все, о чем они думают, это
задницы - вот почему я так с тобой отдыхаю", -  добавляет она - "Но не
так хорошо, как  со всеми этими? эй!" - Таковы уж мои отношения с
Эвелин, мы настоящие друзья и можем надо всем шутить, даже в первый
вечер, когда я встретил ее в Денвере в 1947 году, когда мы танцевали, а
Коди с тревогой наблюдал, мы были настоящей романтической парой, и
иногда я содрогаюсь при мысли о звездной тайне, о том, как она
СОБИРАЕТСЯ заполучить меня в будущей жизни, ооо - И я искренне верю в
это мое спасение.
	Впереди долгий путь.

    
25

	Дурацкая идиотская игра "Освищи мошенника" сама по себе ничего, как
только мы въезжаем на "сцену" с курятниками и палатками, имитирующими
стиль старых добрых вестернов, где на входе стоит огромный толстый шериф
с двумя шестизарядными револьверами, Коди говорит: "Это чтобы придать
яркости", но я пьян и, пока все выгружаются из машины, подхожу к шерифу
и начинаю рассказывать ему южный анекдот (на самом деле это сюжет
рассказа Эрскина Колдуэлла), который он выслушивает с глупой улыбкой на
лице, или скорее с выражением как у палача или констебля-южанина,
слушающего разговор янки - Так что, естественно, позже я удивлен, когда
мы заходим в симпатичный старинный западный салун, и дети начинают
барабанить по клавишам старого пианино, и я присоединяюсь к ним с
громогласными аккордами из Стравинского, и появляется толстяк-шериф с
двумя пушками и заявляет механическим голосом, как в телевизионных
вестернах: "На этом пианино нельзя играть" - Обернувшись к Эвелин, я с
удивлением узнаю, что он, черт возьми, владелец всего этого, и если он
говорит, что играть на пианино нельзя, по закону я ничего не могу
поделать - Кроме того, револьверы заряжены - Он удаляется играть свою
роль - А я, чтобы оторваться от совместного с детьми веселого терзания
пианино и взглянуть в жуткое мертвое лицо ужаса отрицания, вскакиваю и
говорю: "Нормально, к черту все, я уезжаю", и Коди провожает меня до
машины, где я отпиваю еще белого портвейна - "Давай отсюда к черту
выбираться", говорю я - "Я уже думал об этом, - отвечает Коди, - и уже
договорился с директором игры,  что  он доставит домой Эвелин с детьми,
так что мы едем в Сити прямо сейчас" - "Круто!" - "И я уже сказал
Эвелин, что мы сваливаем, так что поехали".
	"Извини, Коди, что я сорвал вашу семейную вечеринку" - "Нет-нет, -
возражает он, - пойми, я должен был приехать и изобразить муженька и
папашу, ты же знаешь, я обещал и должен был делать вид, но это засада" -
И чтобы продемонстрировать, насколько это засада, мы скатываемся по
дороге, в один миг обогнав шесть машин - "И я РАД, что это случилось,
поскольку это дало нам предлог, хе-хе, смешно, знаешь, убраться отсюда, 
я как раз искал предлог, когда это случилось, этот старый пердун псих,
знаешь! знаешь, он миллионер! Я говорил с ним, с этим недоумком, и
радуйся, что тебе не пришлось болтаться там в ожидании шоу,  а эта
ПУБЛИКА, ох, в Сан-Квентине и то лучше, но вперед, сын мой!"
	И вновь, как в старину, мы мчимся вдвоем на машине ночью вдоль белой
полосы навстречу чему-то необычайному, и даже не знаем чему именно,
особенно на этот раз - Белая линия вливается в нас, как беспокойная
нетерпеливая электрическая дрожь, вибрирующая в ночи, и как иногда
прекрасно огибает она крыло автомобиля, когда он плавно уклоняется для
обгона или еще для чего-нибудь, избегая столкновения или чего-нибудь еще
- И как прекрасно он перестраивается из ряда в ряд великого Прибрежного
шоссе, почти без усилий и абсолютно незаметно и безошибочно обгоняя
машины слева и справа, из которых на нас поглядывают с тревогой, хотя
Коди единственный на этой дороге умеет водить машину - Голубая пыль
окутала мир Калифорнии - Фриско поблескивает впереди - По радио передают
ритм-энд-блюз, а мы передаем косяк в сосредоточенной  тишине, оба глядим
вперед, настолько занятые важными мыслями, что уже не в силах ими
обмениваться, а если бы и отважились, это заняло бы миллионы лет и
миллиарды книг - Слишком поздно, слишком поздно, история всего, что мы
наблюдали, вместе и порознь, сама превратилась в библиотеку - Все выше
громоздятся полки - Они полны таинственных свидетельств и свидетельств
Мглы - В каждой  спрятанной, изошедшей, изнемогшей норе сознание
свернулось, и нет больше выражения нашим теперешним мыслям, не говоря
уже о старых - Мощный гениальный ум Коди,  ум величайшего писателя,
заявляю вам, из всех, которых когда-либо знал мир, если бы он снова стал
писать, как когда-то -  Так ужасно, что мы оба сидим тут, вздыхая -
"Нет, единственное, что я написал, - говорит он, - это несколько писем к
Вильямине, на самом деле всего несколько, она их перевязала ленточкой, я
вычислил: если я попытаюсь написать книгу или еще что, прозу там
какую-нибудь,  отнимут на выходе, так что я писал ей письма, по три в
неделю в течение двух лет - и проблема, конечно, как я уже говорил, и
как ты уже миллион раз слышал, в том что сознание летит и уносится
ввысь, и ни у кого нет... - о черт, не хочу об этом говорить" - Кроме
того, взглянув на него, я вижу, что ему неинтересно становиться
писателем, ибо жизнь для него так священна, что ничего больше не
требуется, только живи, а писать - это рефлексия, вроде царапины на
поверхности - Но если бы он мог! Если бы он стал! и я качу по Калифорнии
за многие мили от дома, где похоронен мой бедный кот, и мама горюет, и
вот о чем я думаю.
	Любовь к миру всегда наполняет меня гордостью - Ненавидеть слишком
легко - Ну вот я и льщу себе, проклиная способность к глупейшей
ненависти, какую я когда-либо испытывал.

26

	Несмотря на все, что сказал Коди, я очень хорошо понимаю, что на самом
деле вечер посвящен совместной поездке к Билли, чтобы она могла
насладиться знакомством со мной (после того, как наслушалась обо мне от
него и прочла мои книги и т.д.), и на самом деле Коди уже посовещался с
Эвелин насчет того, чтобы мне пожить у них в Лос-Гатосе месяцок, ночуя,
как в старину, в спальнике на заднем дворе, не потому что они не хотят,
чтобы я спал в доме, а по собственному желанию, ведь  так прекрасно
спать под звездами, и я смогу тогда не мешаться под ногами, когда они
утром будут собираться на работу и в школу - В полдень они будут видеть,
как я ковыляю по лужайке за домом, зевая в ожидании кофе - И я согласен
на это, то есть этого я и хочу, я так решил - но когда мы взлетаем по
ступенькам Вильямины и врываемся в эту аккуратную, уютно обустроенную
норку с аквариумом и золотыми рыбками, с книгами и странными
безделушками и уютной кухней, блистающей чистотой, а вот и сама Билли,
блондинка, и брови дугой, совсем как у белокурого Джульена, у которого
тоже брови дугой, и я восклицаю: "Это Джульен, ей-Богу, Джульен!"(на тот
момент я пьян, ведь мы, как в старину, подобрали старого стопщика и
купили ему бутылку, и еще одну я захватил для себя, никогда не забуду
старика Джо Игната, потому что он сказал, что он русский, и имя его
старинное русское, а когда я записал наши имена, он сказал, что мое имя
тоже старинное русское) (хотя вообще-то оно бретонское) (и еще он
рассказал, что его побили неизвестно за что молодые негры в общественном
туалете, и Коди задыхается от изумления и объясняет мне: "Я знал таких
негров, которые избивают стариков, в Сан-Квентине их называли "качками",
они держатся в стороне от остальных заключенных, все до одного негры и,
кажется, единственное их желание, это избить старого беззащитного
человека, он абсолютную правду говорит" - "А зачем они так делают?" -
"Да откуда я знаю, просто хотят наброситься на старика, который не может
сдачи дать, и просто бить его и бить, пока не сдохнет", и о ужас мира,
который познал Коди, когда ничего уже не исправишь) - И теперь мы сидим
с Билли в ее норке, за окном вновь мерцают огни большого города, ах Урби
и Рим, снова мир, и у нее сумасшедшие синие глаза, брови дугой, умное
лицо, прямо как у Джульена, я все повторяю: "Джульен, черт возьми!", и
даже сквозь пьяный туман замечаю взволнованный трепет в глазах Коди -
Дело в том, что мы с Билли влюбились друг в друга прямо с ходу, на
глазах у Коди, так что когда он поднимается и сообщает, что едет обратно
в Лос-Гатос, немного отоспаться перед работой, уже совершенно ясно, что
я остаюсь не только на ночь, но на недели, месяцы, годы.
	Бедный Коди - Хотя вы же видели, я уже объяснял, почему на самом деле
подсознательно именно этого он хочет, но никогда на это не согласится и
вечно изобретает всякие поводы обозлиться на меня и обозвать сволочью -
Однако рядом с Коди я вижу Билли, готовую быть в этой одинокой ночи
весьма общительным необычным другом, и мне  в самом деле НУЖНО немного
побыть с ней - И, в общем, мы на пару с Билли объясняем Коди, почему -
Ведь ничего дурного, левого и враждебного во всем этом нет, это просто
странная невинность, спонтанный взрыв любви, и Коди понимает это лучше
кого-либо другого, так что он уезжает в полночь, обещая вернуться завтра
вечером, и вдруг я оказываюсь наедине с очаровательной женщиной, и мы
проводим время за грустными разговорами, сидя по-турецки, глядя друг на
друга, на полу среди беспорядка книг и бутылок.
	Сейчас воспоминания о том, как уютна и чиста и очаровательна была ее
квартирка в тот первый вечер, вызывают во мне угрызения совести и
раскаяние - Кресло возле аквариума с золотыми рыбками, которым я быстро
завладел и по-стариковски сидел там целую неделю, постоянно цедя
портвейн, кухня с разумно подобранными специями и яйцами в холодильнике,
плюс бедный биллин сынишка, спящий в отлично обставленной комнатке в
глубине дома (ребенок от ее покойного мужа, который тоже был
железнодорожником) - Эллиот звали ребенка, и я увидел его только позже в
ту ночь -  А она, держа в руке толстую пачку писем Коди из Сан-Квентина,
пускается в теории о Коди и вечности, но все, что я могу, это повторять,
отрываясь от бутылки: "Джульен, ты слишком много говоришь! Джульен,
Джульен, Боже мой, кто бы мог подумать, что я столкнусь с женщиной,
похожей на Джульена- ты похожа на Джульена, но ты не Джульен и в
довершение всего ты женщина, как чертовски странно" - И ей приходится
уложить меня в постель, пьяного - Но только после того, как мы впервые
чудеснейшим образом предались любви, и все, что Коди говорил о ней, было
абсолютной правдой - Но главное, несмотря на то, что она была похожа на
Джульена и обладала перевязанной пачкой длинных печальных абстрактных
писем Коди о карме и уходила по утрам зарабатывать деньги в качестве
модели, сотню в неделю, у нее был самый мелодичный прекрасный и грустный
голос, который я когда-либо слышал - Говорит-то она все больше глупости,
поскольку образование ее базируется на настоящей калифорнийской истерии,
вроде как у прежней подружки Коди, Розмари, которая тоже была стройна и
белокура и говорила все какими-то абстракциями - (Например: "Я думала,
что могу сделать что-нибудь, чтобы смягчить противоречие между
имманентной и универсальной этикой, мне казалось, что в этом моя
проблема, и я пыталась справиться с этим с помощью терапии, типа: любая
эволюция предполагает некоторую запутанность, вот в таком духе я
рассуждала", и я вздыхаю, но иногда она говорит нечто интересное: "Пока
Коди был в тюрьме, главным моим занятием было молиться за него, так весь
день проходил, немного мы занимались этим вместе, каждый вечер с 9 до
9:09, но сейчас его здесь нет, и происходит что-то еще, я даже не знаю
что- но я уверена, мы способствовали буре, когда в каком-то отношении
трансцендировали время, поэтому и отстаем во всех остальных-") - В
основном же идет не нужный и не интересный мне гон насчет каналов, что
все люди  либо открытые каналы, либо закрытые, и что Коди большой
открытый канал, изливающий Небесам весь свой священный пыл, короче, не
помню, все эти судьбы, вздохи, крыши и бескрышность, и звездный свет на
их бедные головы, пока они, задыхаясь, объясняют чистейший вздор - Как и
письма к ней (я взглянул на них) все о том, как они встретились, и их
души столкнулись в этом измерении, повинуясь неосуществленной на другой
планете и в другом измерении карме, которая..., и теперь они должны быть
готовы к тому, чтобы взять на себя эту громадную ответственность, найти
меру тому да сему, я даже не хочу входить в подробности - Потому что
кроме всего прочего, дело в том, что когда Вильямина говорит со мной,
мне крайне скучно, и интересует меня лишь печальная музыка ее голоса и
то странное обстоятельство (очевидно тоже кармическое), что она похожа
на беднягу Джульена.
	Голос - главное в ней - Он идет прямо из разбитого сердца - Ее голос
звучит тоскующей лютней, словно погибшее сердце, и мелодично, как в
заброшенной шахте, иногда это с трудом выносимо, как тот фантастический
футуристический певец Джерри Сазерн из ночного клуба, он вступает в
пятно света вокруг микрофона в Лас Вегасе, и ему даже петь не надо,
достаточно просто заговорить, чтобы мужчины начали вздыхать, а женщины,
кажется, изумляться (если они вообще способны изумляться) - Так что
когда она пытается объяснить мне всю эту чепуху (эту философию ее и Коди
и нового приятеля Коди, Перри, нагрянувшего на следующий день), я просто
сижу и дивлюсь  и гляжу на ее губы, размышляя, откуда и почему исходит
эта красота - И заканчивается это, конечно же, нежным соитием -
Маленькая блондинка посвящена во все тонкости любовного дела, она нежна
и все чувствует, и даже слишком нежна, так что к рассвету мы уже
собираемся пожениться и улететь на неделю в Мехико -  На самом деле
сейчас я прямо как наяву это вижу: грандиозная двойная свадьба с Коди и
Эвелин.
	Она ведь великий враг Эвелин - Ее не устраивает быть просто любовницей
и любовью Коди, она хочет взять верх, победить Эвелин и отобрать Коди
навсегда, и чтобы добиться этого, она готова даже на безысходную
небесно-глубокую любовную связь со стариной Джеком (таким же старым) -
Когда слышишь их разговоры о Коди, разница между ней и Эвелин исчезает,
только в случае с Эвелин они всегда завораживающе для меня интересны -
Билли же просто утомляет, хотя, конечно, ей я этого не скажу - Все равно
Эвелин лучше всех, и, честно говоря, Коди меня поражает.
	О эти взлеты и падения и плутовство женщин, блондинок, все это в
великом магическом "Городе Гандхарв" Сан-Франциско, и сам я наедине с
одной из них на волшебном коврике, ух, сначала это, конечно, великая
радость, новый великий ослепительный взрыв опыта - Все наяву, я есмь,
что впереди - Ведь с печальной мелодичной Билли в объятиях я сам
становлюсь Билли, Билли и Билли, рука в руке, о прекрасно, и Коди в
некотором роде благословил нас, мы устремляемся в облака
чингиз-хановской нежной любви и надежды, и безумец тот, кто этого не
испытал - Поскольку новая любовь всегда дарит надежду, венчает
иррациональное смертельное одиночество, я постиг его (ужас земной
пустоты), когда сделал глубокий полный йода смертельный вдох на
побережье Биг Сура, и теперь вознагражден и осенен осанной и вознесен,
как священная урна, к Небесам посредством самогo освобождения от одежд и
от дисгармонии ума и тел в невыразимом нервно-печальном восторге любви -
И не позволяйте старым отсталым идиотам уверить вас в обратном,  к тому
же никто в мире просто никогда не осмелится написать правдивую историю
любви, это ужасно, нам не отделаться от наполовину неполной литературы и
драматургии - Лежим губы к губам, поцелуй к поцелую в мягкой тьме,
чресла к чреслам, окруженные невероятной нежностью, так далеко от всех
наших странных ментальных абстракций, что непонятно становится, почему
люди приписывают Богу антисексуальность - Тайная подпольная истина
безумного желания прячется под решетками и свалками по всему миру,
никогда не упоминаемая в газетах, хромо и мозолисто описанная
сочинителями и фальшиво нарисованная художниками, ох, да просто слушай
вагнеровских "Тристана и Изольду" и думай о нем и его обнаженной
возлюбленной красавице под опавшими листьями в баварских полях.
	Как все-таки странно, и то, что происходило все эти недели, все эти
уходы и возвращения и страдания в городе и Суре, все теперь так
рационально нагромоздилось, словно гигантская конструкция,  вышка, на
которую я взобрался, чтобы неловко нырнуть в душу Билли, и стало быть на
что жаловаться?
	Посреди ночи она отправляется за своим четырехлетним сынишкой, хочет
показать мне его одухотворенную духовную красоту - Это одно из самых
таинственных существ, которых я когда-либо встречал - У него огромные
влажные карие глаза, очень красивые,  он ненавидит всех, кто
приближается к его матери, и все время задает ей вопросы: "Почему ты с
ним? Почему он здесь, кто он?", или: "Почему на улице темно?", или
"Почему вчера солнце светило?", или еще что-нибудь, спрашивает обо всем
подряд, и она с совершенным восторгом и терпением отвечает на каждый
вопрос, пока я не встреваю: "Он тебя не достал со всеми этими вопросами?
Почему бы ему не мурлыкать и не валять дурака, как делают все дети, он
вертится у тебя на коленях и все время ОБО ВСЕМ  спрашивает, слушай,
пусть себе просто поет свою песенку!" - А она: "Я, может быть, потому
отвечаю, что жду следующего вопроса, все, о чем он спрашивает и говорит,
очень важно и касается Абсолюта,  а я по нему, может быть, тоскую" -
"Что ты имеешь в виду под Абсолютом?" - "Ты сам сказал, Абсолют есть
все", ну конечно, она права, и я понимаю, что в своей грязной старой
душе я уже завидую Эллиоту.


27
  Циновка ночи позволяет родиться вздохам великой божественной
любви, хотя с другой стороны, это несколько скучно, и мы оба смеемся,
обсуждая сей факт - В ту первую ночь мы не спим до рассвета, обсуждая
все книги, и Коди во всех деталях, и меня во всех деталях, и ее во всех
деталях, и Эвелин во всех деталях, и философии, и религии, и Абсолют, и
в конце концов я шепчу ей стихи - Бедняжке надо вставать и идти на
работу, на том я и засыпаю пьяный - А она готовит свой аккуратненький
завтрак, сдает Эллиота на руки дневной няне, а я просыпаюсь один в час
дня, делаю глоток вина и залезаю с книжкой в горячую ванну - Все время
звонит телефон, все, в том числе Монсанто, Фаган, МакЛиар и Мунмэн,
каким-то образом вычислили мое местонахождение и телефон, хотя никто из
них прежде не был знаком с Билли и даже не видел ее ни разу - Я с ужасом
представляю себе, как будет взбешен Коди, что его тайная жизнь стала
достоянием общественности.
	Но тут появляется Перри - У него, как и у меня, странная братская связь
с Коди, благодаря которой он является конфидентом и иногда любовником
кодиных девушек - И я понимаю, почему - Он очень похож на меня, только
моложе, совсем как я, когда мы с Коди впервые встретились, но дело даже
не в том, это буйная потерянная мятежная душа, только что из соледадской
тюрьмы за попытку ограбления, с мальчишеским лицом и растрепанными
черными волосами и в то же время с мощными мускулистыми руками,
способными, я подозреваю, человека надвое переломить - И имя у него
странное, Перри Иторбайд, я тут же говорю: "Я знаю, ты баск" - "Баск?
Правда? Никогда бы не подумал! Давай позвоним по межгороду моей матери в
Юту и скажем!" - И он звонит своей матери, за счет Билли, а я с бутылкой
портвейна в  руке и бычком в зубах разговариваю с матерью баскского
экс-зека в Юте, сообщая ей, точнее, уверяя ее: "Да, я думаю, это
баскское имя" - Она спрашивает: "Але, что вы говорите? Кто вы?" - И
Перри весь светится от счастья - Чудной парнишка - Лишь в далеком
прошлом моей литературной жизни я встречал такого бандита, повидавшего
не одну тюрьму,  с такими же стальными ручищами и лихорадочным
беспокойством, которое пугает правителей и заставляет бледнеть
чиновников, вот почему они все время держат таких в тюрьме - Да, но при
этом именно в них всегда нуждается страна в случае очередной войнушки,
затеянной стареющим правителем - На самом деле Перри очень опасный
персонаж; глядя на него, я понимаю,  высоко ценя его поэтическую душу и
все такое,  что он способен покалечить и даже убить ради идеи или, быть
может,  любви.
	Какие-то его друзья звонят в дверь Билли, кажется, все знают, что я
здесь, они входят, странные негры-анархисты и бывшие зеки, напоминает
банду, я начинаю волноваться - Похоже на заговор лихорадочных мудрецов,
негры пылки, и безумны, и мудры, но у всех у них те же мускулистые руки
и отметины тюрьмы, и при этом говорят они так, как если бы конечная
судьба мира зависела от их слов - Трудно объяснять (и все-таки
продолжу).
	А вдруг это подпольная команда энтузиастов, Билли и ее бандиты со всей
этой фантастической белибердой о духовных вопросах, хотя я уже замечал в
Сан-Франциско этот особый род эфемерной истерии, которая таится в
воздухе под крышами, поражает определенные слои населения и всегда ведет
к суициду и увечьям - Я просто печальный любитель помедитировать,
невинный невежда среди экспансивных криминальных чудаков-агитаторов -
Напоминает кошмар, приснившийся мне перед поездкой на  Побережье, во сне
я опять в Сан-Франциско, но происходит нечто забавное: по всему городу
мертвая тишина: и печатники, и служащие, и маляры, все молча стоят у
окон второго этажа, глядя на пустые улицы: изредка внизу проходят кучки
битников, тоже молча: на них смотрят, причем не только власти, все:
словно для битников существует своя особая система улиц: но все молчат:
и в этой глухой тишине я еду на платформе с пропеллером прямо в центр
города и дальше к фермам, где птичница зовет меня и соблазняет жить с
ней - Бесшумно катит маленькая платформа, а люди смотрят из окон, группы
их очертаний похожи на контуры старинной живописи Ван Дейка: напряженны,
подозрительны, мгновенны - Билли и ее деятельность напоминают мне об
этом, но поскольку значимы для меня только концепции моего собственного
сознания, не дoлжно бы существовать тому, к чему, полагаю, идет дело - И
это тоже знак грядущего безумия в Биг Суре.

28

	Странно - Билли на работе, мы с Перри уже позвонили его матери, и
теперь он  зовет меня ехать к какому-то генералу армии - "Зачем? И что
все эти генералы высматривают из своих молчаливых окон?", спрашиваю я -
Но Перри ничем не удивишь - "Потому что я хочу, чтоб ты прикололся к
красивейшим девочкам, которых мы когда-либо видели", и мы берем такси -
Красотки же оказываются восьми, девяти и десяти лет от роду,
генеральские дочки, а может, кузины или дочери другого странного
генерала, тут и их мама, и еще мальчишки играют в глубине дома, Эллиот с
нами, Перри нес его на плечах всю дорогу - Я смотрю на Перри, и он
говорит: "Я хотел, чтоб ты увидел лучшие попки в городе", и я понимаю,
что его безумие опасно - А потом он спрашивает: "Видал красотку?", это о
десятилетней дочери генерала (которого еще нет дома) с пони-хвостиком;
"Сейчас я ее похищу", - он берет ее за руку, и они уходят на улицу на
целый час, а я сижу и напиваюсь, беседуя с матерью - Какая-то
невероятная конспирация, чтобы меня с ума свести - Мать вежлива как ни в
чем ни бывало - Является генерал,  большой суровый лысый генерал, а с
ним его лучший друг, фотограф по имени Ши, тоненький, хорошо
причесанный, хорошо одетый, обычный деловитый коммерческий поставщик
городских видов - Я ничего не понимаю - Но внезапно в соседней комнате
раздается крик малыша Эллиота, я бросаюсь туда, и выясняется, что два
мoлодца стукнули его или как-то  наказали за какую-то провинность, так
что я наказываю их и забираю Эллиота обратно в гостиную, посадив на
плечи, как Перри, только Эллиот желает вдруг спуститься на землю, он не
хочет даже на коленки, ненавидит меня - В отчаяньи я звоню Билли в
агентство, она говорит, что сейчас заберет нас, и добавляет: "Как там
Перри?" - "В данный момент он похищает маленьких девочек, по его словам,
прекрасных, хочет жениться на десятилетних девочках с пони-хвостиками" -
"Это в его стиле, попробуй врубиться" - Этот мелодичный грустный голос в
трубке.
	Я переключаю  бедное истерзанное внимание на генерала, который тем
временем рассказывает, как вместе с "маки" во время Второй Мировой войны
был антифашистом и партизанил на южном тихоокеанском побережье, а еще
знает один из прекраснейших ресторанов в Сан-Франциско, где можно 
устроить пирушку, филиппинский ресторан в районе Чайнатауна, я говорю:
о'кей, круто - Он наливает мне еще - Глядя на забавную ирландскую
физиономию фотографа Ши, я восклицаю: "Можете сфотографировать меня,
если хотите", а тот злобно отвечает: "Только не пропаганда, что угодно,
кроме пропаганды" (и тут в дверях появляется Перри вместе с Пупу,
которая держит его за руку, они ходили гулять и пить кока-колу), и я
понимаю, что все просто живут потихоньку, один я с ума сошел.
	На самом деле я страшно тоскую по старине Коди, чтобы он был рядом и
все объяснял, хотя вскоре становится ясно, что даже Коди это не под
силу, я серьезно начинаю сходить с ума, как Айрин из "Подземных", хотя
все еще  не осознаю этого - Я начинаю подозревать сложность в каждой
простейшей вещи - "Генерал" еще больше пугает меня, превратившись вдруг
в богатого, хорошо одетого странного штатского, при этом даже не
помогает мне оплатить счет за ужин в филиппинском ресторане, куда уже
подъехала Билли, и сам ресторан особенно зловещ из-за огромной пьяной
неряшливой сумасшедшей молодой филиппинки с толстыми губами, которая
сидит в конце зала, непотребно заглатывая пищу, нагло глядя на нас,
словно желая сказать: "Пошли вы на хуй, как хочу, так и ем", 
расплескивая подливку - Я не могу понять, что происходит - Ведь это
генерал предложил мне поужинать, а я должен платить за всех, за него,
Ши, Билли, Эллиота, себя, остальных, апокалиптическое безумие дрожит в
моих глазных яблоках, и запас денег истощается в этом Апокалипсисе,
который они сами сотворили в тишине своего Сан-Франциско.

29

	Малыш отказывается спать в своей кроватке, вместо этого он ковыляет к
нам и видит, как мы занимаемся любовью на биллиной кровати, а Билли
говорит: "И хорошо, пусть учится, а как он еще сможет научиться?" - Я
смущен, но поскольку Билли здесь и она мать, вынужден успокоиться и
продолжать - Еще один зловещий факт - В какой-то момент бедный ребенок,
глядя на нас, начинает пускать длинные слюни, я кричу: "Билли, посмотри
на него", но она вновь говорит: "В его распоряжении  все, что он хочет,
даже мы".
	"Но с ребенком что-то не в порядке, почему он не спит?" - "Спать он не
хочет, а хочет быть с нами" - "О-о-о", и я понимаю, что Билли рехнулась,
а я как раз гораздо нормальнее, чем думал, что-то тут не так - Я
чувствую, что меня ведет: в том числе потому, что всю следующую неделю
сижу все в том же кресле возле аквариума с золотыми рыбками, опустошая,
как автомат, одну за другой бутылки с портвейном, о чем-то тревожусь,
Монсанто приходит навестить, МакЛиар, Фаган, все собираются вокруг меня,
пробежав по лестнице, и мы проводим долгие пьяные дни за разговорами, 
кажется, я никогда не вылезу из этого кресла и даже никогда не залезу с
книжкой в восхитительную теплую ванну - А вечером приходит Билли, и мы
вновь предаемся любви, как монстры, которым больше нечем заняться,  к
этому моменту сознание мое слишком  затемнено, чтобы понимать, что
происходит, хотя она и уверяет, что все в порядке, а Коди тем временем
совсем исчез - На самом деле я звоню ему и спрашиваю: "Ты не собираешься
вернуться и повидаться тут со мной?" - "Да-да-д, через пару дней,
оставайся там", как будто хочет, чтоб я все понял, как будто подвергает
меня этому тяжкому испытанию, чтобы посмотреть, что я скажу, потому что
сам он через это уже прошел.
	Все просто с ума сошло.
	Визиты Перри пугают меня, я начинаю подозревать, что он из тех
"качков", что избивают стариков: я смотрю на него с осторожностью - Он
все время подъезжает с разговорами: "Ну как тебе эти конфетки? Не все ли
равно, сколько женщине лет, девять или девятнадцать, знаешь, как у них
пони-хвостики болтаются на прогулке" - "Ты хоть одну уже похитил?" - "У
тебя вино кончилось, я сбегаю куплю еще,  а то, может, курнуть хочешь?
Что с тобой?" - "Я не знаю, что происходит!" - "Может, просто слишком
много пьешь. Коди сказал, что ты сгораешь, не надо бы этого" - "Но что
происходит?" - "Кто знает, старик, мы балдеем в любви, мы хотим жить,
уважая себя, а лохи нас хотят унизить" - "Кто?" - "ЛОХИ унижают НАС- мы
хотим оттягиваться, и жить, и двигаться в ночи, кстати, когда будем в
Лос-Анджелесе, я тебе покажу совершенно сумасшедшую штуку, у меня там
друзья" (в запое я уже запланировал путешествие с Билли, Эллиотом и
Перри в Мехико, с остановкой в Л.А., чтобы встретиться с богатой
знакомой Перри, которая должна дать ему денег, а не даст, он и так
достанет, и как уже было сказано, мы с Билли собираемся пожениться) -
Самая безумная неделя в моей жизни - Ночью Билли говорит: "Ты
волновался, что я не могу быть тебе женой, но я точно смогу, Коди тоже
этого хочет, я поговорю с твоей мамой так, что она меня полюбит и будет
нуждаться во мне: Джек!", вдруг вскрикивает она полным муки мелодичным
голосом (из-за того, что я сказал: "Ах Билли, найди-ка себе настоящего
мужика и выходи замуж"), "Ты мой последний шанс выйти замуж за МУЖИКА!"
- "Да какой там "мужик", ты что, не понимаешь, что я сумасшедший?" - "Ты
сумасшедший, но  при этом ты мой последний шанс достигнуть
взаимопонимания с мужчиной" - "А Коди?" - "Коди никогда не бросит
Эвелин" - Очень странно - Даже хуже, просто я этого не понимаю.
	Я мечтаю куда-нибудь спрятаться и плакать на руках у Эвелин, но в конце
концов оказываюсь в объятиях Билли, и вновь она, второй вечер,
продолжает излагать свои теории о духовном - "Ну а Перри? Что он такое?
И кто этот странный генерал? Кто вы все такие - шайка коммунистов?"

30
	
	Я понял смысл того странного дня, когда в конце концов один Бен Фаган
пришел навестить меня, принес вино, курил трубку и говорил: "Джек, тебе
надо поспать, это кресло, ты говорил, что сидишь в нем целыми днями,
смотри, уже сиденье продавлено" - "Ну да, сижу, жду  Билли и  целыми
днями разговариваю с Перри и со всеми остальными- Господи, давай выйдем
и посидим в парке", добавляю я - В тумане дней проявился и МакЛиар, в
тот забытый уже день, когда всего лишь из-за случайно оброненной им
фразы о том, что я, может быть, мог бы помочь опубликовать его книгу в
Париже, я вскакиваю и набираю по межгороду парижский номер, звоню Клоду
Галлимару, но натыкаюсь, кажется, всего лишь на его дворецкого в
каком-то парижском пригороде и слышу безумное хихиканье на другом конце
провода - "Это дом, c'est le chez eux de Monsieur Gallimard ?" -
Хихиканье - "Ou est monsieur Gallimard? " - Хихиканье - Весьма странная
беседа - МакЛиар ждет в надежде опубликовать свою "Темно-коричневую" -
Так что в припадке бешенства я звоню в Лондон, чтобы переговорить со
своим старым приятелем Лайонеллом без всякого, правда, на то повода и в
конце концов застаю его дома, и он спрашивает на том конце провода: "Ты
из Сан-Франциско звонишь? А что такое?" - На что я могу ответить только
хихиканьем, вроде того дворецкого (и чтобы безумие стало еще более
очевидным: почему междугородний звонок в Париж к издателю заканчивается
вдруг хихиканьем и междугородним звонком к старинному приятелю в Лондон
и сворачиванием другу крыши?) - Так что Фаган  понимает, что я тону в
пучине безумия и нуждаюсь в хорошем сне - "Сейчас бутылочку откупорим!",
кричу я - Но в конечном итоге он сидит в парке на траве, покуривая
трубку, с полудня до шести вечера, а я, изнуренный пьянством, сплю на
траве, бутылку так и не открыл, только изредка просыпаюсь и пытаюсь
понять, где я, и ей-Богу, я в Раю вместе с Беном Фаганом,  который
присматривает тут за людьми и мной.
	И проснувшись в шесть вечера в надвигающихся сумерках, я говорю Бену:
"Ох Бен, прости, я срубился и весь наш день пустил коту под хвост", а он
отвечает: "Я же говорил, тебе надо поспать" - "И ты хочешь сказать, что
весь день вот так просидел?" - "Наблюдая неожиданные вещи, - говорит он,
- например, вон там в кустах словно вакхическая песня зазвучала", и я
гляжу туда и слышу, как дети кричат и вопят в укромных кустах парка -
"Что они делают?" - "Не знаю; и еще многие странные люди тут проходили"
- "Как долго я спал?" - "Вечность" - "Прости" - "К чему извиняться, я
ведь все равно тебя люблю" - "Я храпел?" - "Ты храпел весь день, а я
сидел тут весь день" - "Какой прекрасный день!" - "Да, день был
прекрасный" - "Как странно!" - "Да, странно, хотя не так уж странно,
просто ты устал" - "Что ты думаешь о Билли?" - Он посмеивается, не
выпуская из зубов трубку: "Что ты хочешь от меня услышать? Что тебя
лягушка за ногу укусила?" - "Почему у тебя во лбу алмаз?" - "Нет у меня
никакого во лбу алмаза, черт возьми, и перестань порождать произвольные
концепции!" - рычит он - "Но что я делаю?" - "Перестанешь ты
рефлексировать относительно себя или нет? просто плыви вместе с миром" -
"А мир плыл по парку?" - "Весь день, на это стоило поглядеть, я выкурил
целую пачку "Эджвуда", очень странный был день" - "И тебе грустно, что я
не поговорил с тобой?" - "Вовсе нет, я даже рад: нам бы лучше
возвращаться, - добавляет он, - Билли  скоро придет с работы" - "О Бен,
о Подсолнух" - "О дерьмо", говорит он - "Странно" - "Кто спорит" - "Не
понимаю" - "Да не беспокойся ты" - "Гм, священное место, грустное место,
жизнь - это грустное место" - "Все, кто может чувствовать, понимают
это", - говорит он сурово - На самом деле Бенджамин мой настоящий
дзенский Учитель, гораздо больше, чем все наши Джорджи и Артуры - "Бен,
мне кажется, я схожу с ума" - "Ты уже говорил мне это в 55 году" - "Да,
но мои мозги все больше размягчаются от пьянства и пьянства и п"
- "Что тебе нужно, так это чашка чаю, сказал бы я, если бы не знал, что
ты слишком сумасшедший, чтобы понять, насколько ты сумасшедший" - "Но
почему? Что происходит?" - "Ты проехал три тысячи миль, чтобы это
выяснить?" - "Три тысячи миль откуда в конце концов? От прежнего пьяного
меня же" - "Верно, все возможно, даже Ницше это знал" - "А со стариной
Ницше все было в порядке?" - "Кроме того только, что он тоже рехнулся" -
"По-твоему, я рехнулся?" - "Хо-хо-х" (от души смеется) - "Какого черта
ты надо мной смеешься?!" - "Никто над тобой не смеется, не волнуйся" -
"Чем теперь займемся?" - "Давай сходим в тот музей" - Напротив через
парк стоит какой-то музей, так что я, шатаясь, встаю и иду со стариной
Беном по печальной траве, в какой-то момент опускаю руку ему на плечо и
опираюсь на него - "Ты вампир?", спрашиваю - "Разумеется, почему нет?" -
"Я люблю вампиров, которые усыпляют меня" - "Дулуоз, тебе в каком-то
смысле пьянство даже на пользу, поскольку ты себя постоянно грызешь,
когда трезвый" - "Говоришь, как Джульен" - "С Джульеном не знаком, но
понимаю, что Билли на него похожа, ты все повторял это, пока не уснул" -
"Что было, пока я спал?" - "О, люди ходили мимо, туда-сюда, и солнце
заходило и зашло наконец, и теперь его почти не видно, как ты можешь
убедиться, чего же ты хочешь, только скажи и получишь это" - "Я хочу
сладостного спасения" - "Почему ты думаешь, что оно "сладостное", может,
оно кислое" - "Это во рту у меня кисло" - "Может, рот у тебя слишком
большой, или слишком маленький, спасение - это для котят, и то
ненадолго" - "Ты видел сегодня хоть одного?" - "Конечно, сотни приходили
навестить тебя, пока ты спал" - "Правда?" - "Конечно, разве ты не
знаешь, что ты спасен?" - "Продолжай!" - "Один из них был просто огромен
и рычал, как лев, а мордочка была мокрая, и он поцеловал тебя, и ты
сказал: "Ах"" - "Что это за музей?" - "Пойдем и узнаем" - Вот таков Бен,
он тоже не знает в чем дело, но по крайней мере, кажется,  стремится
узнать - А музей закрыт - Мы стоим на ступенях, уставившись на запертую
дверь - "Слышь, - говорю я, - зaмок-то на замке".
	И вот мы с Беном Фаганом, взявшись за руки, медленно печально
спускаемся по широким ступеням в пылающем закате, как два монаха по
эспланаде в Киото (по крайней мере так я себе представляю Киото) и вдруг
оба начинаем улыбаться от счастья - Мне хорошо, потому что я выспался,
но главное, потому что старина Бен (мой сверстник) благословил меня,
просидев весь день надо мною спящим, и теперь этими немногими глупыми
словами. - Рука в руке мы медленно молча нисходим по ступеням - Это был
мой единственный спокойный день в Калифорнии, кроме разве что уединения
в лесу, о котором я ему рассказываю, а он: "Так, а кто сказал, что
сейчас ты был не один?", заставляя осознать призрачность существования,
хотя я осязаю руками его большое выпуклое тело и говорю: "Ну конечно, ты
некий патетический призрак, с эфемерной настойчивостью стремящийся
высосать жизнь" - "Я ничего не говорил", смеется он - "Что бы я ни
сказал, Бен, не обращай внимания, я просто дурак" - " В 57 году, лежа в
траве, напившись виски, ты заявил, что ты величайший мыслитель в мире" -
"Прежде чем заснуть и проснуться: теперь я понимаю, что вовсе не так
хорош, и от этого чувствую себя свободным" - "Ты не более свободен,
будучи плохим, лучше прекрати думать, вот и все" - "Я рад, что ты
навестил меня сегодня. А то я думал, что уже умру" - "Это ты загнул" -
"Что нам делать с нашими жизнями?" - "О, - говорит он, - не знаю,
наверно, просто смотреть, и все" - "Ты ненавидишь меня?.. ладно, я тебе
нравлюсь?.. ладно, как вообще все?" - "Провинциалы в порядке" - "Тебя
кто-то заколдовал?.." - "Да, с помощью картонных игрушек" - "Картонных
игрушек?", переспрашиваю я - "Ну знаешь, делаешь картонные домики и
поселяешь туда людей, и люди тоже картонные, и колдун заставляет
дергаться мертвое тело, и подносишь воду к луне, а у луны странное ухо,
и все такое, так что со мной все в порядке, дурачок".
	"Так и быть".

31

	И вот я стою в наступающих сумерках, положив одну руку на оконную
занавеску и глядя вниз на улицу, где в сторону автобусной остановки на
углу уходит Бен Фаган, на его широкие мешковатые вельветовые штаны и
простенькую секонд-хендовскую рабочую куртку, он идет домой к пенной
ванне и знаменитой поэме, ничуть не встревоженный, или по крайней мере
не встревоженный тем, чем встревожен я, хотя, полагаю, и он носит в себе
мучительное чувство вины и беспомощных сожалений о том, что
халтурщик-время не позволило осуществиться его былым первозданным
рассветам над соснами Орегона - Я цепляюсь за портьеры, как прятался под
маской "фантом оперы", жду Билли и вспоминаю, как бывало вот так же
стоял у окон в детстве и смотрел на сумеречные улицы, и думаю о том, как
это было величественно и правильно, а все говорили, что я должен жить
"своей жизнью" и "их жизнями" - Не то чтобы я, будучи пьяницей,
испытывал чувство вины, просто те, кто рядом со мной на этом уровне
"жизни на земле", совершенно ее не ощущают - Бесчестные судьи улыбаются
и бреются по утрам, предваряя этим свое отвратительное профессиональное
безразличие, респектабельные генералы по телефону приказывают солдатам
идти на смерть под страхом смерти, воры-карманники дремлют в камерах и
утверждают: "Я никому не делаю больно", "Больше мне нечего сказать,
сэр", женщины считают себя спасительницами мужчин, а на деле просто
воруют их сущность, они ведь считают, что заслужили этого своими
лебедино-роскошными шеями (хотя вместо каждой утраченной
лебедино-роскошной шеи тебя ожидают новые десять, и каждая готова
отдаться за кусочек булочки), ужасные большелицые монстры-мужчины только
благодаря чистоте своих рубашек снисходительно контролируют жизнь
работяг и рвутся во Власть со словами: "В моих руках ваши налоги будут
использованы как подобает", "Вам следует осознать мою ценность и
необходимость для вас, и что бы вы были без меня, никем не
руководимые?"  - А на стене плакат: мужчина с сильными плечами и плугом
у ног стоит, глядя на восходящее солнце; увязанный галстуком
пахан-начальник собрался пахать, пока солнце еще высоко - ? - Я ощущаю
вину за саму принадлежность к человечеству - Да, пьяница, да, и вдобавок
один из самых больших идиотов в мире - На самом деле не столько даже
пьяница, сколько дурень - Но я стою, держась за занавеску, высматривая
Билли, которая опаздывает, Ах я, я вспоминаю  страшные слова Миларепы,
не те увещевающие, которые я вспоминал в сладостном одиночестве хижины в
Биг Суре, а другие: "Когда свет медитации позволит родиться различным
вариантам опыта, не гордись и не старайся рассказать об этом другим,
иначе доставишь неприятность Богиням и Матерям", и вот он я, совершенно
идиотский американский писатель, занимаюсь этим не просто для того,
чтобы как-то жить (меня всегда могли прокормить железная дорога, корабли
и собственные руки, смиренно перетаскивающие мешки и доски), но если бы
я не писал, что бы я увидел на этой несчастной планете, которая
вращается вокруг моего мертвого черепа, полагаю, я был бы зря послан
сюда бедным Богом - Хотя будучи "фантомом оперы", что ж я из-за этого
тревожусь? - В юности, склоняя чело над пишущей машинкой, любопытствуя,
почему это Бог был всегда? - Или кусая губы в коричневом сумраке кресла
в гостиной, в котором умер отец, и все мы умирали миллионы раз - Только
Фаган в состоянии это понять, и сейчас он сел в свой автобус - И когда
возвращаются Билли с Эллиотом, я улыбаюсь и сажусь в кресло, а оно
совершенно разваливается подо мною, хрясь, и я в изумлении шлепюсь на
пол, конец креслу.
	"Как это случилось?", спрашивает Билли, и в тот же самый момент мы
вместе смотрим на аквариум, а обе золотые рыбки мертвы, плавают на
поверхности кверху брюхом.
	Я всю неделю сидел в этом кресле, пил, курил и разговаривал, и вот
мертвы золотые рыбки.
	"Почему они погибли?" - "Не знаю" - "Может, это я, я дал им немного
хлопьев "Келлогз"?" - "Может быть. Зачем же давать им что-то, кроме
рыбьего корма" - "Но я подумал, что они голодные, и дал им немного
раскрошившихся хлопьев" - "Ну я не знаю, отчего они погибли" - "Почему
никто не знает? что случилось? почему они так? Каланы, мыши, все вокруг
умирают, черт возьми, Билли, я не вынесу этого, и каждый раз я виноват,
проклятье!" - "Кто сказал, что ты виноват, дорогой?" - "Дорогой? Ты
называешь меня "дорогой"? зачем ты называешь меня "дорогой"?" - "Ах,
позволь мне любить тебя (целует меня) просто потому, что ты этого не
заслуживаешь" - (Пристыженно): "Почему это не заслуживаю" - "Потому что
говоришь все это-" - "Так что там с рыбками" - "Не знаю, правда" - "Это
потому что я сидел всю неделю в этом ветхом кресле, обдувая воду
табачным дымом, и все остальные курили и разговаривали?" - Но малютка
Эллиот карабкается к маме на колени и начинает спрашивать: "Билли, -
зовет он ее, - Билли, Билли, Билли",  - касаясь ее лица, я почти с ума
схожу от того, как все печально - "Чем ты занимался весь день?" - "Я
гулял с Беном Фаганом и спал в парке- Билли, что нам делать?" "Вечно ты
одно и то же, поженимся и полетим в Мехико с Перри и Эллиотом" - "Я
боюсь Перри и Эллиота боюсь" - "Он всего лишь маленький мальчик" -
"Билли, я не хочу жениться. Я боюсь-" - "Боишься?" - "Я хочу вернуться
домой и умереть вслед за моим котом". Я мог бы быть красивым стройным
молодым президентом в костюме и сидеть в старомодном кресле-качалке, но
нет, вместо этого я "фантом оперы" и стою у портьеры между мертвыми
рыбами и развалившимся креслом - Может, тому, кто меня создал, просто
наплевать, иначе зачем все это вообще? - "Джек, в чем дело, о чем ты?",
но внезапно, видя, как она готовит ужин, а бедный малютка Эллиот ждет,
зажав ложку в кулачке, я понимаю, что это просто семейная домашняя
сценка, а я просто псих, и мне здесь не место - А Билли начинает: "Джек,
нам надо пожениться, и будут такие вот мирные ужины с Эллиотом, что-то
должно очистить тебя навсегда, я убеждена".
	"Что я не так сделал?" - "А то, что ты удерживаешь себя от любви к
такой женщине, как я, и к предыдущим женщинам, и к будущим женщинам,
таким, как я - Представь, как здорово, поженились бы, укладывали бы
Эллиота спать, отправлялись бы джаз послушать, или даже вдруг на
самолете в Париж, и я бы учила тебя всему, и ты бы меня учил - вместо
этого ты просто грустно просиживаешь всю жизнь, выдумывая, куда бы
пойти, а оно все здесь, у тебя под носом" - "Предположим, я не хочу
этого" - "Ты просто рисуешься, когда говоришь, что не хочешь, а на самом
деле хочешь-" - "Да не хочу, я странный парень с изломанной душой, ты
меня вообще не знаешь" - ("Изоманный? что такое "изоманный"? Билли? Что
такое "изоманный"?", спрашивает бедный маленький Эллиот) - Тем временем
на минутку заскакивает Перри, и я резко заявляю ему: "Я тебя, Перри, не
понимаю, ты классный чувак, прикольный, ты сумасшедший, но что это за
дела с похищением маленьких девочек?", только вдруг, спрашивая, вижу
слезы у него на глазах и понимаю, что он влюблен в Билли и всегда был
влюблен, ох - Я даже говорю: "Ты в Билли влюблен, что ли? Прости, я
выхожу из игры" - "О чем ты, парень?" - И начинается, насчет того, что
они с Билли просто друзья, так что я затягиваю "Просто друзья", как
Синатра, "Друзья, но не такие, как прежде-", а Перри, видя, как я пою,
мчится вниз по лестнице за бутылкой для меня - Но рыбки все-таки мертвы
и кресло сломано.
	На самом деле Перри трагический юноша с огромным потенциалом, он
позволяет себе оттягиваться и "плыть", я думаю, в ад, если в ближайшее
время ничего не произойдет, я смотрю на него и понимаю, что помимо
тайной и искренней влюбленности в Билли он, должно быть, не меньше моего
любит старика Коди и весь остальной мир, даже сильнее, чем я, хотя он из
тех, кого вечно прячут за решеткой - Сильный, с печатью скорби, он вечно
сидит там, и черные волосы спадают на брови, на черные глаза, железные
руки беспомощно висят, как у могучего идиота в дурдоме, красота
потерянности - Кто он? На самом-то деле? - И почему белокурая Билли,
моющая свою бедную посуду, не догадывается о его любви? - В финале мы с
Перри оба сидим, повесив головы, и Билли возвращается в гостиную и видит
нас, пару раскаивающихся кататоников в аду - Приходит некий негр и
говорит, что если я дам несколько долларов, он достанет травки, но как
только я даю пять, он вдруг заявляет: "Не собираюсь я ничего доставать"
- "Получил пятерку - вали и принеси" - "Не уверен, что я что-то достану"
- Он мне совсем не нравится - Я вдруг осознаю, что могу схватить его,
повалить на пол и отобрать пять долларов, плевать на деньги, просто меня
бесит, как он себя ведет - "Кто этот парень?" - Я понимаю, что если
наброшусь на него, у него есть нож, и кроме того мы разнесем Билли всю
гостиную - Но тут появляется другой негр, и все превращается вдруг в
милейшие "гости" с разговорами о джазе и братскими чувствами, и они все
уходят, а мы с Билли остаемся одни, чтобы удивляться дальше.
	Вся эта мускулистая резина секса такая скукотища, но все-таки у нас с
Билли получается фантастическая секс-вечеринка, поэтому мы можем
философствовать и  смеяться в сладостной наготе: "О крошка, мы оба
сумасшедшие, мы могли бы жить в старой бревенчатой хижине в холмах и
годами не разговаривать, в смысле мы бы встречались" - Она что-то гонит,
и тут меня озаряет идея: "Я понял, Билли, давай бросим город, возьмем
Эллиота и поедем в хижину Монсанто в леса на пару недель и забудем обо
всем" - "Хорошо, я могу прямо сейчас позвонить шефу и выпросить пару
недель, о Джек, давай так и сделаем" - "И для Эллиота будет неплохо
побыть подальше от всех этих твоих зловещих друзей, Боже мой" - "Перри
не зловещий".
	"Мы поженимся и уедем и поселимся в хижине в горах Адирондак, по
вечерам будем простенько ужинать с Эллиотом при свете лампы" - "И все
время заниматься  любовью" - "Даже не обязательно, мы же оба понимаем,
что мы сумасшедшие- наша хижина вся будет расписана истиной, и хоть бы
весь мир пятнал ее черной ненавистью и ложью, мы будем веселиться
мертвецки пьяные в истине" - "Выпей кофе" - "Мои руки закоченеют, я не
смогу даже взяться за топор, и все-таки я буду человеком истины- Я буду
спать ночью у оконной занавески, слушая бормотанье мира, и пересказывать
тебе" - "Но Джек, я люблю тебя не только поэтому, разве ты не видишь,
чтo мы значили друг для друга с самого начала, разве ты не понял сразу,
когда вошел с Коди и начал называть меня Джульеном и гнать, что я похожа
на какого-то старого приятеля, твоего знакомого по Нью-Йорку" - "Который
ненавидит Коди, и Коди его тоже" - "Неужели ты не понимаешь, что это
чушь?" "А Коди? Ты хочешь за меня замуж, а  сама любишь Коди, а Перри
любит тебя?" "Конечно, ну и что? Эта  прекрасная любовь навечно нас
связывает, никаких сомнений, но у нас ведь только два тела" - (странное
заявление) - Я стою у окна, глядя на блистающую ночь Сан-Франциско с
волшебными картонными домиками и говорю: "Но у тебя есть Эллиот, он меня
не любит, да я и сам себе не нравлюсь, как с этим быть?" (Билли не
отвечает, только прячет гнев, который выплывет позже) - "Но можно
позвонить Дейву Вейну, и он отвезет нас в хижину в Биг Сур, по крайней
мере сможем побыть одни" - "Я как раз так и хотел!" - "Звони!" - Я
называю ей номер, и она набирает его, как секретарша: "О печальная
музыка всего этого, все это я делал, все это я видел, все и со всеми, -
говорю я с трубкой в руке, - мир надвигается, как вузовская жажда
второкурсника учиться тому, что он называет "новым для себя", слышишь,
опять эта протяжная грустная песня об истине смерти, но ведь я так много
кричу о смерти только потому, что на самом деле выкрикиваю жизнь, ведь
если не живешь, нельзя и умереть, алло Дейв? Это ты? Знаешь, по какому я
делу? Слушай, приятель- хватай свою большую Роману, эту румынскую
безумицу, запихивай ее в "Вилли" и приезжайте сюда к Билли, пока ты в
дороге, мы упакуемся, милая моя готова, и все вместе поедем навстречу
двухнедельному счастью в хижине Монсанто" - "Монсанто согласен?" -
"Сейчас позвоню спрошу, наверняка он согласится" - "Вообще-то я 
планировал покрасить завтра Романе стену, но может и напился бы за этим
занятием, в любом случае: ты уверен, что хочешь сейчас все это затеять?"
- "Да-да-д, ну, давай" - "И Роману можно взять?" - "Да, а почему нет?"
- "А какова цель всего этого?" - "Ах батюшки, ну, может, просто по тебе
соскучился, а о целях можно поговорить потом: или ты хочешь продолжить
свой лекционный тур по университетам Юты и Брауна и распинаться перед
заросшими подростками?" - "Заросшими чем?" - "Заросшими безнадежным
превосходством пионерско-пуританской надежды, которая оставляет за собой
лишь дохлых голубей" - "Хорошо, сейчас выхожу- только заправлю "Вилли" и
масло сменю" - "Я оплачу, когда ты сюда доберешься" - "Я слышал, вы с
Билли сбежали" - "Кто тебе сказал?" - "В газетах пишут" - "Так вот, мы
стартуем вновь на "Вилли", и не бери с собой Рона Блейка, будем двумя
парами, врубаешься?" - "Да - и слушай, я захвачу  спиннинг, буду рыбу
ловить" - "Будем оттягиваться - слушай, Дейв, спасибо тебе, что ты
свободен и согласен отвезти нас, у мня во рту лажа, я неделю тут сидел и
пил, и кресло сломалось, и рыба умерла, и я снова весь на пределе" -
"Напрасно ты пьешь все время эту сладкую дрянь, да еще и не закусываешь
никогда"- "Да беда не в этом" - "Ладно, потом решим, в чем беда" -
"Точно" - "Я-то думаю, проблема в тех голубях" - "Почему?"  - "Не знаю,
помнишь, мы вместе с Джорджем были в восточном Сен-Луисе и ты сказал,
что полюбил бы танцующих красавиц, если бы знал, что они ВЕЧНО будут
такими красивыми?" - "Но это всего лишь цитата из Будды" - "Да, только
девушки такого не ожидали" - "Как ты, Дейв? Что там Фаган поделывает?" -
"Сидит в своей комнате и что-то пишет, называется  "КНИГА ИДИОТА", с
большими сумасшедшими картинками, а Лекс Паскаль опять пьян, и музыка
играет, и мне на самом деле грустно, я рад, что ты позвонил" - "Ты
хорошо ко мне относишься, Дейв?" - "А что мне еще остается" - "Неужели
больше ничего не остается?" - "Слушай, не обращай внимания, я сейчас
буду, ты звони Монсанто прямо сейчас, хотя бы потому, что надо взять
ключи от ворот" - "Я рад, что знаком с тобой, Дейв" - "Я тоже, Джек" -
"Почему?" - "Может, встать на голову в снег, чтобы доказать тебе, что я
рад, и буду рад, потом нам ведь действительно ничего другого не
остается, кроме как решать эти чертовы проблемы, и прямо сейчас одна у
меня в штанах, для Романы" - "Но это так тошно и тоскливо - называть
жизнь проблемой, которую можно решить" - "Да, но я всего лишь повторяю
то, что прочел в учебниках мертвых голубей" - "Эх, Дейв, я тебя люблю" -
"Ладно, скоро буду".

32

	Мы упаковываем теплые вещи для Эллиота, складываем еду, собираем
корзину со съестным и грустно ждем в ночи появления Дейва - И ведем
долгий разговор - "Билли, почему все-таки рыбы умерли?" - но она уже
знает, что умерли они, вероятно, потому, что я дал им "Келлогз", или
что-то случилось еще, единственное, она точно не забыла их покормить и
так далее, это все я, это моя вина, и лучше бы мне заржаветь от осеннего
слишком-много-думанья, чем стать причиной погибели тех кусочков золотой
смерти, что плавают теперь в пенистой воде - Это заставляет меня
вспомнить калана - Но я не могу объяснить это Билли, которая вся из
абстракций и разговоров об абстрактной встрече наших душ в аду, а малыш
Эллиот толкает ее, спрашивая: "Куда мы? Куда мы? Зачем? Зачем?" - Она
отвечает: "А все потому, что ты думаешь, что не заслуживаешь любви,
поскольку виновен в смерти золотых рыбок, хотя умерли они скорее всего
по собственному желанию" - "Зачем это им? Зачем? Какая у рыб логика?" -
"О, потому, что ты думаешь, что пьешь слишком много и отсюда каждый раз,
когда ты пьян, ты все бросаешь и говоришь, что у тебя руки опускаются,
как вчера ночью, когда держал меня в этих руках, благословляя любовью
мою душу и тело, о Джек, тебе пора проснуться и пойти со мной или хоть с
кем-нибудь и открыть глаза на то, зачем Бог послал тебя сюда, перестань
ты в пол смотреть, вы с Перри оба сумасшедшие - Я нарисую магические
лунные круги, и они вернут тебе удачу" - Я мертво смотрю на ее глаз, он
синий, и я говорю: "О Билли, прости меня" - "Ну вот смотри, ты снова о
вине" - "Ну не знаю я всех этих великих теорий о том, как все должно
быть, черт возьми, все, что я знаю, это что я беспомощный (helpless)
кусок полезного (helpful) конского навоза, который заглядывает тебе в
глаза с просьбой: "Помоги мне" - "Но нет никакого проку в таких вот
твоих заключениях" - "Конечно, я знаю, но чего ты хочешь?" - "Я хочу,
чтобы мы поженились и попытались понять вечное через чувственное" -
"Может, ты даже и права" - Я вижу, как бушуют вокруг бесконечные
болтливые кухонные рты жизни, длинная темная могила мрачных разговоров
под лампочками полночных кухонь, и осознание того, что жизнь, такая
жадная и непонятная, все-таки протягивает свою костлявую руку скелета и
к нам с Билли, наполняет меня любовью - Вы понимаете, о чем я говорю.
	И вот так оно все и начинается.

33

	Все это звучит очень грустно, но на самом деле ночь была веселая,
приехали Дейв с Романой, началась вся эта суматоха с укладыванием
коробок и тряпок в машину, с прихлебыванием из бутылок, с готовностью
петь всю дорогу до Биг Сура "Дом на стрельбище" и написанную Дейвом
Вейном "Я просто одинокое старое дерьмо" - Я почему-то сел впереди рядом
с Дейвом и Романой, может, хотел, чтобы это напоминало о моем прежнем
сломанном переднем сиденье-качалке, думал обосноваться там, качаясь и
распевая, но сиденье пригвождено Романой, поместившейся между нами, и
больше не раскачивается - Билли со спящим малышом тем временем
устроились на заднем сиденье, и мы с ревом мчимся по шоссе вдоль залива
к тому, другому берегу, что бы он ни сулил нам, так всегда чувствуют
себя люди, когда пускаются в путешествие, долгое или короткое, особенно
ночью - Глаза с надеждой глядят поверх сияющего капота в бездну с ее
белой стрелой-линией, прикуривается сигарета за сигаретой, ты готов
мчаться навстречу очередному американскому приключению, зародившаяся в
ту пору, когда крытые фургоны в три месяца наводнили пустыню - Билли не
возражает, что я сижу не с ней сзади, понимает, что мне хочется петь и
веселиться - Мы с Романой разражаемся фантастическим попурри из
всяческих эстрадных и народных песен, а Дейв разнообразит ассортимент
своим нью-йоркско-чикагским немного грустным романтическим баритоном  из
ночных клубов - Мой дрожащий Синатра едва слышен - Бью себя по коленкам,
ору "Дикси" и "Банджо на колене", добавляю хрипотцы и выдаю "Ред-ривер",
"Где моя гармошка, я уже лет восемь собираюсь купить гармошку за восемь
долларов".
	Всегда вот все плохое так хорошо начинается - Кроме того, мы ничего не
выигрываем и не теряем, остановившись en route  по моему требованию у
Коди, чтобы   забрать какую-то мою одежду, но втайне я хочу, чтобы
наконец встретились Билли и Эвелин - Однако я не ожидал увидеть такой
ужас на лице у Коди, когда мы ввалились в полночь в их гостиную, и я
объявил, что в джипе спит Билли - Эвелин ничуть не обеспокоена и на
кухне сообщает мне по секрету: "Думаю, когда-нибудь она все равно
оказалась бы здесь и увидела бы все это, и именно тебе суждено было
привезти ее" - "Что же Коди так взволнован?" - "Ты отнял у него все
шансы на секретность" - "Он не появлялся у нас целую неделю,
представляешь, просто бросил меня там: и мне было очень плохо, кстати
говоря" - "Ну, можешь пригласить ее зайти, если хочешь" - "Мы уже сейчас
поедем, ты-то хочешь ее увидеть?" - "Мне все равно" - Коди сидит в
гостиной совершенно неподвижно, окостенело, официально, камни Ирландии,
а не глаза: я понимаю, что он взбешен на меня, но не могу понять, за что
- Я выхожу к Билли, она одна, склоняется в машине над спящим Эллиотом,
прикусившим ее ноготь - "Хочешь зайти познакомиться с Эвелин?" - "Не
стоит, ей это не понравится. А Коди там?" - "Да" - И Вильямина вылезает
(помню, Эвелин серьезно рассказывала мне, что Коди всегда называет своих
женщин только полными именами, Розмари, Джоанна, Эвелин, Вильямина,
никогда не придумывая и не используя идиотских
уменьшительно-ласкательных прозвищ).
	Встреча, конечно, на праздник не похожа, обе молчат и стараются не
глядеть друг на дружку, так что только мы с Дейвом Вейном пытаемся
разрядить ситуацию обычной в таких случаях болтовней, и я вижу, что Коди
действительно очень плох и устал от меня, беспардонно приводящего
компании в его дом, сбегающего с его женщиной, напивающегося и
изгнанного из мира семейных спектаклей, стольник стольником, а я в его
глазах сейчас просто идиот и притом безнадежный, но я-то этого не
понимаю, мне ведь хорошо - Я хочу мчаться дальше, с еще более
разнузданными и мрачными песнями, пока мы не преодолеем на крыльях этих
величайших песен узкие горные дороги.
	Я пытаюсь расспросить Коди о Перри и остальных странных персонажах,
посещающих Билли в городе, но он только искоса поглядывает на меня:
"Ага, ага" - Я не знаю и никогда уже не узнаю, что он замышляет на
будущее: я понимаю, что я просто странствующий идиот, который вместе с
другими идиотами болтается безо всяких причин вдали от всего, что имеет
значение, что бы это ни было - Вечно эфемерный гость Побережья, на самом
деле я здесь никогда не бываю включен в чью-то жизнь, ибо всегда готов
упорхнуть обратно через всю страну, отнюдь, правда, не к собственной
жизни, просто странник на дороге, как старый Бул Балун, экземпляр
одиночества в духе Дорен Койт, в ожидании единственного настоящего
путешествия к Венере, к горе Мьен-Мо - Хотя,  выглянув из окна в
гостиной Коди, я сразу вижу: моя звезда все еще сияет мне, как сияла над
яслями все эти тридцать восемь лет, из окон кораблей и тюрем, над всеми
моими спальниками, только теперь она обманней и туманней и расплывчатей,
черт возьми, как если бы иссякала ее забота обо мне, так же как моя
забота о ней - На самом деле все мы странники со странными глазами,
беспричинно сидящие в полночной гостиной - И обрывки разговоров типа,
Билли: "Мне всегда хотелось иметь красивый камин", и я восклицаю: "Не
волнуйся, у нас есть в хижине, скажи, Дейв? И дрова наколоты!" - и
Эвелин:  "А как Монсанто относится к тому, что ты на все лето занял его
хижину, ты разве не собирался отправиться туда втайне и в одиночестве?"
- "Теперь уже слишком поздно!", пою я, прихлебывая из бутылки, без
которой я просто повалился бы от стыда лицом на пол или на гравий шоссе
- В конечном итоге даже Дейв с Романой выглядят несколько смущенными,
так что все мы поднимаемся на выход, опа, и это моя последняя встреча с
Коди и Эвелин.
	И как я уже сказал, наши песни набирают мощь, а дорога все темней и
круче, и вот наконец мы в каньоне, фары так и шарят по бледным песчаным
скалам - Вниз к ручью, где я отпираю  ворота - Через луг и опять к
любимой хижине - Где на взводе от этой ночной попойки и несусветной
радости мы с Билли отлично проводим время за разведением огня, и
приготовлением кофе, и намерениями запросто залезть вдвоем в один
спальник сразу, как только уложим маленького Эллиота, а Дейв с Романой
уединяются в своем двойном нейлоновом спальнике у ручья при свете луны.
	Нет, меня больше занимают следующие день и ночь..

34

	День начинается достаточно просто, с того, что я просыпаюсь с ощущением
жара и спускаюсь к ручью зачерпнуть ладонями воды и умыться, и вижу
слабое колыхание  большого коричневого бедра над нейлоновым массивом
спальника Дейва, свидетельствующее о ранней утренней любовной сцене, на
самом деле Романа сообщает нам позже за завтраком: "Когда я утром
проснулась и увидела все эти деревья и воду и облака, я сказала Дейву:
"Какую прекрасную вселенную мы сотворили"" - Пробуждение настоящих Адама
и Евы,  для Дейва это действительно был один из самых радостных дней, он
ведь так мечтал опять вырваться из города, и на этот раз с симпатичной
девушкой, в предвкушении праздника он привез свои снасти - А мы
захватили кучу вкуснятины - Одна беда - кончилось вино, и Дейв с Романой
отправляются на "Вилли" за добавкой в лавочку на тридцать миль южнее по
шоссе - Мы с Билли разговариваем наедине у камина - Как только последний
ночной алкоголь выветривается, мне начинает крайне плохеть.
	Я снова весь дрожу, рука дрожит, я не могу, например, разжечь камин, и
сделать это приходится Билли - "Я уже камин разжечь не могу!" -
вскрикиваю я - "Я зато могу", отвечает она, редкий случай, когда она
заставляет меня проглотить это за то, что я такой сумасшедший -
Маленький Эллиот все время лезет к ней со всевозможными вопросами:
"Зачем эта палочка? В камин положить? Зачем? Она горит? Почему она
горит? Мы где? Когда мы поедем?", и возникает обычная ситуация, когда
она начинает разговаривать с ним, а не со мной, а я просто сижу,
уставившись в пол и вздыхая - Позже, когда он засыпает, мы спускаемся по
тропинке на пляж, уже почти полдень, оба мы грустны и молчаливы -
"Интересно, в чем дело", громко высказываюсь я - Она: "Вчера ночью в
спальнике все было хорошо, а теперь ты даже за руку меня взять не
хочешь- черт возьми, я покончу с собой!" - Все потому, что по трезвости
я начинаю понимать, что все зашло слишком далеко, что я не люблю Билли,
а морочу ей голову, что допустил ошибку, притащив сюда всех, что сейчас
хочу только домой, что ужасно болен и устал, полагаю, так же как Коди,
от этой нервотрепки, которая всегда примагничивается к этому несчастному
любимому каньону, который вновь вызывает во мне дрожь, когда мы проходим
под мостом и приближаемся к  безжалостным валам, что обрушиваются на
песок выше, чем располагается суша, и безжалостность их как
безжалостность мудрости - Кроме того, я вдруг обратил внимание, словно
впервые увидел,  каким ужасным образом сдувает листву каньона в прибой;
нерешительные порывы ветра относят ее все дальше и наконец она падает в
волны, чтоб быть рассеянной и разорванной и растворенной и затопленной в
море - Я оборачиваюсь и вижу, как ветер срывает ее с деревьев и бросает
в волны, буквально сдирает, словно стремясь уничтожить - В моем
состоянии это напоминает мне трепет человека, стоящего на краю гибели -
Все быстрее и быстрее - В этом жутком реве осеннего сурского ветра.
	Буум, хлоп, волны продолжают свой монолог, но сейчас мне плохо и уже
надоело все, что они говорят или еще скажут - Билли хочет, чтобы я
спустился с ней вниз к гротам, но мне влом подниматься с песка, на
котором я сижу, прислонившись спиной к камням - Она уходит одна - Я
вдруг вспоминаю Джеймса Джойса и гляжу на волны, осознавая: "Все лето ты
просидел здесь, записывая так называемые звуки волн, как все-таки это
ужасно серьезно, наши жизнь и смерть, ты, идиот, безмятежное дитя с
карандашом, ты понимаешь вообще, что игрался в слова как в игрушки - все
эти блестящие скептические штучки, что ты написал о могилах и морской
смерти, это ВСЕ ПРАВДА, ИДИОТ! Джойс мертв! Море забрало его! Оно
возьмет и ТЕБЯ!", и я смотрю на пляж, а там Билли переходит вброд
предательский отлив, и вдруг вспоминаю, как она (видя мое безразличие,
и, конечно, безнадежность насчет Коди и безнадежность ее разгромленной
квартиры и несчастной жизни), стонала: "Я покончу с собой", - уж не
собирается ли она ужаснуть Небеса да и меня тоже, предприняв неожиданную
суицидальную прогулку по линии отлива - Я вижу, как печально развеваются
ее светлые волосы, грустная маленькая фигурка, одна у моря, у несущего
листья моря, она вдруг напоминает мне кое-что - Я вспоминаю музыку ее
смертных вздохов и вижу слова, ясно отпечатавшиеся в моем сознании над
ее фигуркой на песке: - СВ. КАРОЛИНА У МОРЯ - "Ты был моим последним
шансом", сказала она, но не все ли женщины говорят это? -  А может, она
имела в виду не просто женитьбу, но некое глубинно-печальное
осуществление чего-то во мне, без чего она жить не может, по крайней
мере такое впечатление складывается во всем этот мраке, в который мы
попали - Может, я действительно отказывал ей в чем-то святом, как она
говорит, или я просто идиот, не способный к великой, вечно взыскуемой
глубокой связи с женщиной и прячущий это за песней и бутылкой? - В таком
случае моя жизнь кончена, и джойсовские волны пустыми ртами
подтверждают: "Да, это так", и листья один за другим срываются и ложатся
на песок грудами - На самом деле ручей уносит в сотни раз больше листьев
с черных холмов - Как ужасны эти порывы и завывания ветра, повсюду
желто-солнечно и сизо-неистово - Я вижу, как дрожат скалы, словно и
впрямь Господь разгневался на этот мир и готов уничтожить его: огромные
утесы качаются у меня перед глазами: Бог говорит: "Слишком далеко все
зашло, вы все разрушаете, так или иначе, трепет буум ВОТ ОН конец".
	"Второе пришествие, тик так", - содрогаюсь я - "Св. Каролина у моря"
движется все дальше - Я бы мог броситься и догнать ее, но она слишком
далеко - Я понимаю, что если эта сумасшедшая решится, мне придется
ужасно бежать и плыть, чтобы вытащить ее - Я приподнимаюсь и уже готов
броситься за ней, но в этот момент она разворачивается и идет обратно-,
"и если я втайне называю ее "эта сумасшедшая", интересно, как называет
она меня?" - О черт, достала меня эта жизнь - Если бы у меня была воля,
я бы бросился в эту утомительную воду, но и это ничего не решает, я
просто вижу долгую цепь трансформаций и планов, затвердевающих, дабы
мучить нас иными формами вечных жалких страданий - Думаю, дети это
чувствуют - Грустная, бредет она, словно Офелия, босиком среди грохота.
  В довершение всего появляются туристы, обитатели других
домиков каньона, солнечный сезон,  вот они и вылезают на природу пару
раз в неделю, и что за похабный взгляд достается мне от пожилой леди,
которая, очевидно, прослышала о "писателе", тайно приглашенном в домик
мистера Монсанто, а он вместо этого притащил собой компании с бутылками,
и сегодня вот худшую из шлюх - (Причем рано утром Дейв с Романой
действительно занимались любовью на песке среди бела дня в поле зрения
не только тех, кто был в это время на пляже, но и обитателей того нового
домика на высоком уступе утеса) (правда, с моста их не было видно из-за
скалы) - Так что не новость, что в хижине мистера Монсанто гулянка,
причем в его отсутствие -  Пожилую даму сопровождает куча детей - И
когда Билли возвращается из дальнего конца пляжа и вместе со мной
отправляется по тропинке обратно (с длинной, как у волшебника - не
меньше фута -  трубкой в зубах, которую я пытаюсь раскурить, спрятав от
ветра, вид у меня идиотский), леди внимательно разглядывает ее вблизи,
но Билли только чуть улыбается, как маленькая девочка, и щебечет
приветствие.
	Я чувствую себя самым бесчестным и грязным негодяем на земле, волосы
по-звериному разметались над дебильной рожей, похмелье вызвало паранойю
со всеми ее мельчайшими подробностями.
	 Уже вернувшись в хижину, не могу наколоть дров из-за боязни отрубить
себе руку, не могу спать, не могу сидеть, все бегаю пить к ручью, пока,
наконец, не отправляюсь туда в тысячный раз, заставляя волноваться Дейва
Вейна, который вернулся с новой порцией вина - Мы сидим, отхлебывая
каждый из своей бутылки, в своем параноидальном состоянии я начинаю
дергаться, почему я должен пить из одной бутылки, а он из другой - Но он
весел: "Пойду порыбачу на берег, наловлю кучу рыбы, выйдет отличный
ужин; Романа, ты приготовь салат и все, что там выдумаешь; а вас мы
оставим одних, - сообщает он мрачным нам с Билли, думая, что мешает нам,
- и вообще, почему бы нам не съездить в Непент, развеяться, полюбоваться
лунным светом на террасе с "Манхэттеном" в руках, Генри Миллера
навестить?" - "Нет!, - почти кричу я, -  я совершенно измучен, не хочу
ничего делать и никого видеть" - (и все-таки уже ощущаю вину по
отношению к Генри Миллеру, ведь неделю назад мы договорились о встрече,
но вместо того, чтобы в семь появиться в доме его друга в Санта-Крузе, в
десять мы пьяные звоним по межгороду, и бедняга Генри отвечает:
"Извините, Джек, я не смогу приехать на встречу, я ведь уже не молод, и
в десять мне уже надо бы быть в постели, а вам не следовало бы делать
это раньше полуночи") (по телефону голос у него такой же, как на
записях, носовой, бруклинский, голос хорошего парня, и он немного
разочарован, поскольку втянут в написание предисловия к одной из моих
книг) (хотя внезапно в своей полной раскаянья паранойе я понимаю: "О
черт, он просто втянут в представление, как все эти люди, которые пишут
предисловия, когда даже текст не нужно читать) (вот в какого
психопатически-подозрительного сумасшедшего я стал превращаться).
	Наедине с Билли еще хуже - "Не знаю, что теперь и делать,  - говорит
она, сидя у камина, как древняя салемская домохозяйка ("Или салемская
ведьма?" -  злобно кошусь я). -  Можно отдать Эллиота на воспитание в
частный дом или в приют для сирот и просто уйти в монастырь, их полно
вокруг - или убить себя и его" - "Не говори так" - "А как еще говорить,
когда нет выхода" - "Я плохо с тобой обращаюсь и никогда не стану
хорошим" - "Я все поняла, ты говоришь, что хочешь быть отшельником, но
не особо стараешься, просто устал от жизни и хочешь спать, у меня
примерно то же состояние, только мне надо об Эллиоте заботиться- я могу
убить себя и его и решить проблему" - "Эй ты,  это гадкие слова" - "В
первую ночь нашей любви ты сказал мне, что я самая интересная, что тебе
никто прежде так не нравился, а потом все пил и пил, теперь я понимаю,
все, что о тебе говорили, правда, и о таких как ты: о я понимаю, ты
писатель и много страдал, но иногда ты поистине жалок- но и с этим, я
знаю, ты ничего не можешь поделать, и на самом деле, я понимаю, ты не
жалок, а ужасно искалечен,  ты сам объяснял, почему-  все время ноешь,
как тебе плохо, а о других почти не думаешь, и Я ЗНАЮ, ничего с этим
поделать не можешь, такая интересная болезнь, свойственная многим из
нас, только у некоторых это хорошо запрятано- а как же все, что ты
говорил в ту ночь, и даже сейчас, насчет "Святой Каролины у моря",
почему ты не следуешь тому, о чем твоя душа знает, что это ДОБРО и самое
лучшее и истинное, ты так легко падаешь духом- и потом, я думаю, на
самом деле ты не хочешь меня, а хочешь домой и провести остаток дней,
может быть, с Луизой, твоей подружкой" - "Нет, я и с ней не могу. У меня
что-то заклинило внутри, как запор, я лишен эмоций, как ты сказала,
эмоций, как будто это великая тайна, о которой все только и говорят: "О,
как прекрасна жизнь, как чудесна, Бог сотворил то, Бог сотворил се", а
откуда ты знаешь, что Он не ненавидит свое творение: может, Он пьян был
и не видел, что делает, хотя это я, конечно, наврал" - "Может, Бог умер"
- "Нет, Бог не мог умереть, ведь Он не был рожден" - "Вот есть же у тебя
все эти философии и сутры, о которых ты рассказывал" - "Да неужели ты не
видишь, что все они превратились в пустые слова, я понял, что, как
ребенок, играл в слова, слова,  посреди большой серьезной трагедии,
оглянись" - "Черт, да ты же мог попытаться!".
	Но вот что еще невыразимо хуже: чем больше она советует мне и обсуждает
проблему, тем хуже и запутанней эта проблема становится, как будто она
не ведает, что творит, как подсознательная ведьма, чем больше она
пытается мне помочь, тем сильнее я дрожу, почти уже осознавая, что у нее
есть цель и она заколдовывает меня, но формально все это можно
расценивать как "помощь".-- Она, должно быть, какой-то мой химический
двойник, я ни минуты не могу ее выносить, я измучен чувством вины из-за
того, что это очевидно: она хороший человек, привлекательный благодаря
своему тихому печальному мелодичному голосу и явному уму; однако никакие
рациональные доводы не работают - Я чувствую только невидимые удары,
наносимые ею - Как же она меня мучает! - В какие-то моменты я уже, как
бездарный актер, подскакиваю и трясу головой, вот что она со мной делает
- "Что с тобой?" - нежно спрашивает она - Это доводит меня почти до
крика, а я в жизни ни на кого не кричал - Первый раз в жизни я не
уверен, что смогу собраться, независимо от того, что происходит, и быть
внутренне спокойным и даже снисходительно улыбаться безумию женской
истерики - Я сам вдруг оказался в таком же безумии - И что собственно
произошло? Из-за чего все это? - "Ты нарочно меня с ума сводишь?",
проговариваюсь я в конце концов - Но она, конечно же, отпирается,
дескать, я говорю, не подумав, и ведь очевидного намерения нет, мы
просто весело проводим выходные на природе с друзьями.
	"Тогда со МНОЙ что-то не в порядке!" - ору я - "Это видно, но почему бы
тебе не постараться успокоиться и, например, не заняться со мной
любовью, я тебя весь день умоляю, а ты все ноешь и отворачиваешься,
словно от уродливой старой летучей мыши" - Она  подходит и нежно и мягко
предлагает мне себя, но я только неотрывно смотрю на свои дрожащие руки
- Это действительно жутко - Невозможно объяснить - Кроме того, когда
Билли опускается возле меня на колени, пытается пригладить мои волосы и
приласкаться, постоянно подходит мальчишка и жалобно заводит: "Не делай
так Билли не делай так Билли не делай так ", пока ей в конце концов
не надоедает нежно и заботливо отвечать на все его торжественные
вопросы, и она взрывается: "Заткнись! Эллиот, заткнись! Мне ОПЯТЬ
придется тебя бить!", и я стенаю: "Нет!", но Эллиот кричит еще громче:
"Не делай так Билли не делай так  не делай так Билли", и она
вытаскивает его на крыльцо и начинает истерично колотить, а я готов
схватить полотенце и удавиться,  это ужасно.
	Кроме того, избивая Эллиота, она сама кричит, о эти вопли сумасшедшей
женщины типа: "Если ты не прекратишь, я убью нас обоих, ты не оставляешь
мне другого выхода! О дитя мое!", она вдруг подхватывает его и обнимает,
заливаясь слезами и вырывая на себе волосы, и все это под теми же
старыми мирными деревьями, которые обжили сойки, они все еще ждут, пока
их покормят, и смотрят на все это - Даже Альф- Священный Ослик ждет во
дворе, пока кто-нибудь угостит его яблоками - Я смотрю, как золотится
солнце, заходящее в безумном трепещущем каньоне, страшные порывы ветра в
миле отсюда пригибают верхушки деревьев к земле, и рев его обещает, что
как только он доберется до нас, то сдует мучительные крики матери и
ребенка вместе со всеми этими сумасшедшими сорванными листьями - Ручей
скрежещет - Дверь жутко хлопает, за нею ставни, дом трясет - Я падаю на
колени в этом шуме и боюсь даже слушать.
	"Что мне теперь делать с твоими попытками суицида?", кричу я - "Все в
порядке, тебя это не касается" - "Ладно, мужа у тебя нет, но по крайней
мере есть маленький Эллиот, он вырастет и все будет в порядке, а ты пока
можешь продолжать работать, выйти замуж, переехать, сделай что-нибудь,
может, это Коди, а скорее, я бы сказал, все эти сумасшедшие персонажи
сводят тебя с ума и доводят до суицида, как тот - Перри -" - "Не трогай
Перри, он чудесный и милый и я люблю его, и он гораздо добрее ко мне,
чем ты был когда-либо: по крайней мере он может пожертвовать собой" -
"Но что вся эта наша самоотдача, что мы можем дать, чтоб помочь хоть
кому-нибудь" - "Ты никогда не поймешь, ты слишком занят собой" - Мы уже
начинаем оскорблять друг друга, что было бы хорошим знаком, если бы она
не продолжала с плачем бросаться ко мне на плечо, вновь твердя, что я ее
последний шанс (что неправда) - "Давай вместе уйдем в монастырь",
добавляет она в своем безумии - "Эвелин, то есть Билли, это ты можешь
уйти в монастырь, ради Бога, уходи в монастырь, ты похожа на монахиню,
может, это тебе и нужно, вся эта болтовня о Коди и религии, может, весь
этот словесный ужас просто удерживает тебя от того, что ты называешь
истинным пониманием, со временем ты могла бы стать почтенной монахиней
со спокойным сознанием, хотя однажды я видел преподобную, которая
плакала... ох, все это так грустно" - "О чем она плакала?" - "Не знаю,
после нашего разговора, я сказал какую-то глупость типа: "Вселенная -
женщина, потому что круглая", но думаю, она плакала, вспоминая былые
дни, когда у нее был роман с солдатом, который потом погиб, по крайней
мере так говорили, она была величайшей из всех женщин, которых я знал,
большие синие глаза, большая красивая женщина... ты могла бы так,
выбирайся из этого ужаса и брось все это" - "Но я слишком люблю любовь"
- "Причем даже не ради чувственности, бедняжка" - На самом деле мы
немного успокаиваемся и начинаем любить друг друга, не обращая внимания
на Эллиота, который все пристает: "Билли не делай так не делай так Билли
не делай так", пока я не кричу в разгаре: "Не делай чего? О чем он? -
Может, он прав, и  тебе, Билли, не стоит этого делать? Может, мы грешим
против того, что было сказано и сделано? О, это безумие! - но он
безумнее всех нас", а ребенок уже на кровати, дергает ее за плечо, как
взрослый ревнивый любовник, который пытается оттащить женщину от
соперника (она на мне сверху, и  это показывает, как я уже беспомощен и
убит, а время всего четыре часа дня) - В доме разворачивается маленькая
драма, может быть, не совсем такая, на какую подобные домики рассчитаны,
или что могут вообразить себе окрестные соседи.

35

	Но иногда в оргазме есть ужасный параноидальный элемент, он проявляется
в том, что не нежная симпатия, а некий яд разливается вдруг по всему
телу - Я чувствую ужасную ненависть к себе и ко всему окружающему,
опустошение, вовсе не похожее на обычную свежесть, словно колдовская
сила выкачала мой спинной мозг - Чувствую, как злые силы собираются
вокруг меня, они исходят от нее, от ребенка, от самых стен хижины, от
деревьев, зловеща сама мысль о Дейве с Романой, все это наваливается на
меня - Я оставляю бедную Билли, уткнувшуюся лицом в ладони, и выбегаю
попить воды из ручья, и каждый раз бегу обратно, ощущая вину и стремясь
об этом сказать, но как только вижу ее, злобно догадываюсь: "она еще
что-то замышляет" и вины уже не ощущаю - Она причитает, закрыв лицо
руками, а рядом кричит ребенок - "Господи, ей правда нужно в монастырь!"
- думаю я, бегом возвращаясь к ручью - Внезапно вода в ручье приобретает
другой вкус, как если бы в нее налили керосина или бензина - "Может, это
соседи решили избавиться от меня, вот оно что!" - Я внимательно пробую
воду и убеждаюсь, что так оно и есть.
	Как идиот, сижу у ручья и тупо гляжу на воду, когда, размашисто шагая,
появляется Дейв Вейн с единственной рыбой на связке и, как ни в чем не
бывало, бодро гнусавит со своим западным выговором: "Слушай, я там два
часа проторчал и глянь, что добыл! Одну несчастную, но трогательно
красивую, в чем ты можешь убедиться, священную радужную морскую
форельку, которую теперь намерен почистить - А чистить ее следует так",
и он невинно опускается на колени у ручья, чтобы продемонстрировать -
Мне не остается только смотреть и улыбаться - Он говорит: "В ближайшие
два года, дружище, готовься к поездке на остров Фарольон, там дикие
канарейки будут садиться на лодку за сотни миль в море - Видишь ли, я
сейчас коплю деньги на лодку, по-моему, нет ничего лучше рыбалки, и я
намерен совершенно переделать свою жизнь в соответствии с этим
убеждением, хотя так и вижу перед глазами суровый образ Фагана с
"Роши-стик", эх, знал бы ты, с какой скоростью можно приманить сотни
сельдей, как за полторы минуты почистить лосося, факт, при этом щеголять
в грубых рыбацких рубашках и вязаных шапочках - Дружище, я об этом все
знаю, я уже пишу основополагающую статью о том, как чистый тяжелый труд
спасет всех нас - Когда ты здесь на берегу, это тот самый первобытный
свет, я имею в виду рыбалку - Ты охотник - Птицы находят для тебя рыбу -
Погода руководит тобой - От абсолютной усталости рассасывается чепуха в
голове, и все встает на свои места" - Сидя на корточках,  я думаю, что,
возможно, Билли сейчас рассказывает Романе, что произошло в хижине, и
Дейв тоже вскоре узнает, хотя он, кажется, и так знает многое из того,
что происходит - Он несколько раз уже намекал, как теперь вот: "Ты
выглядишь так, словно это худшие времена в твоей жизни, этот маленький
Эллиот кого угодно с ума сведет, да и Билли, конечно, нервная девица -
Смотри, как надо чистить, берем ножик" - Эх, почему я сам не умею быть
таким полезным и по-человечески простым и хорошим, чтобы в результате
небольшой в общем-то беседы поднять человеку настроение, как Дейв -
длинный, со впалыми щеками после  собственного запоя, который длился
несколько недель, он не жалуется и не стонет по углам, как я, а по
крайней мере действует, проверяет себя - И опять у меня ощущение, что я
один в мире лишен человеческого бытия, черт, так оно и есть, именно это
я чувствую - "Ах Дейв, когда-нибудь мы с тобой отправимся на рыбалку к
заброшенным рудникам на Раг-ривер, даст Бог, к тому времени оклемаемся"
- "Так, нужно еще на соус оставить, Джек,  - произнося "Джек" очень
грустно, как Джерри Вагнер в свое время, когда мы карабкались на гору
"Бродяг Дхармы", где делились горем, - да и как-то многовато мы пьем
СЛАДКОГО, знаешь, весь этот сахар да без закуски может нарушить обмен
веществ, и уровень сахара в крови поднимется до отметки, когда станешь
слабее курицы: особенно у тебя, ты же не первую неделю пьешь только
сладкий портвейн и сладкий "Манхэттен" - Обещаю, священное мясо этой
рыбки тебя исцелит" (весело смеется).
	Внезапно я смотрю на рыбу и снова ощущаю ужас, вновь вернулась прежняя
схема смрти, только теперь я еще собираюсь вонзить в нее свои здоровые
англосаксонские зубы и вырвать кусок печальной плоти маленького
существа, которое еще час назад весело плескалось в море, на самом деле
Дейв думает о том же и говорит: "Ох да, этот ротик слепо искал корм в
радостных водах жизни, а теперь только глянь, голова отрублена, нет,
лучше не смотреть, мы, великие пьяные грешники, собираемся употребить
это в пищу, это будет наш священный ужин, так что когда мы ее
приготовим, я обращусь к ней с индейской молитвой, как, надеюсь, делали
местные индейцы - А что, Джек, мы ведь можем устроить тут праздник и
отлично провести недельку" - "О я говорил, что я не это, я- мне так
хреново от всего этого- Боюсь, я не смогу- Я с ума схожу из-за Билли и
Эллиота и себя самого тоже, нам, возможно, придется уехать, или не знаю,
боюсь, я тут сдохну" - И Дейв, конечно, разочарован, ведь я уже оторвал
его от дел, чтобы приехать сюда, а для меня это очередной повод
почувствовать себя гадом.

36

	Дейв мастерски орудует в хижине, приготовляя кашу и наливая в сковороду
кукурузное масло, Романа не отстает, сооружая изысканный огромный салат,
густо заправленный майонезом, а бедная Билли молча помогает ей накрыть
на стол, а мальчишка напевает у плиты, и все это вдруг становится похоже
на счастливую домашнюю сценку - Один я с ужасом в глазах наблюдаю с
крыльца - Еще и потому, что их тени при свете лампы на стенах огромны и
похожи на чудовищ и ведьм и колдунов, я в лесу, один среди веселых духов
- Солнце садится, и ветер начинает завывать, так что мне приходится
войти в дом, но вдруг я снова дико выскакиваю к ручью, как всегда
полагая, что вода все смоет и навсегда вернет мне уверенность (в беде
своей не забываю о совете Эдгара Кейса: "Пей побольше воды"), но: "Это
керосин, а не вода!" - кричу я на ветру, никто не слышит - Мне хочется
ударить ручей и заорать - Я поворачиваю назад, и вот оно, теплое нутро
хижины, молчаливые люди внутри заметно хмурятся, поскольку не в
состоянии понять, что стряслось с этим психом, который бегает туда-сюда
от дома к ручью, молча, с серым лицом, помраченный, трясущийся и потный,
словно на дворе июль, хотя на самом деле скорее прохладно - Я сажусь в
кресло спиной к двери, а Дейв бодро продолжает лекцию.
	"Итак, сейчас мы устроим священный банкет, который включает все эти
блага, которые, как видите, царственно расположились вокруг одной
вкусной рыбки, так что всем нам следует обратиться к рыбе с молитвой и
выбрать кусочки, на каждого у нас только по четыре ломтика, и
представлены все части рыбы, которые имеют значение - Причем, чтобы
правильно приготовить свежеразделанную рыбу, нужно проверить,
раскалилось ли масло до неистовства, тогда уже можно класть, не, еще не
раскалилось, ага, а вот теперь уже раскалилось, давайте-ка сюда икру,
потом, значит, аккуратненько кладете рыбу в масло, и начинается жуткий
треск" (что он и проделывает под аплодисменты Романы) (и я бросаю взгляд
на Билли, а она задумалась о чем-то в углу, как монахиня), но Дейв
продолжает балагурить, пока все мы не расплываемся в улыбке - Однако
пока готовится рыба, Романа все время сует мне еду, как в общем-то и
весь день, что-нибудь из hors d'oeuvres , кусок помидора или еще что-то,
наверно, хочет помочь - "Тебе нужно КУШАТЬ", постоянно твердят они с
Дейвом, но я не хочу, и все-таки они подносят куски к моему рту, пока в
конце концов я не задумываюсь хмуро: "А что это они мне все время суют,
яд? - и что у меня с глазами, они расширенно-черные, словно после
наркотиков, а ведь я только вино пил, может, Дейв мне в вино подсыпал
или как? Может, думал помочь? А вдруг они члены тайного общества,
которые подсаживают людей на наркотики во имя просветления или еще
чего-нибудь?" - даже когда Романа подает мне кусок, и я беру его из ее
больших коричневых ладоней и начинаю жевать - На ней только лиловые
брючки и лиловый же лифчик, больше ничего, чтобы веселее было, Дейв
радостно шлепает ее по попе, пока готовит ужин, и для Романы эта эротика
вполне естественная вещь, ведь она уверена в благотворности демонстрации
своего большого тела - В какой-то момент, когда Билли склоняется над
стулом, Дейв заходит сзади и игриво касается ее и подмигивает мне, но я,
как слабоумный, ноль внимания, а мы могли бы оттянуться так, как солдаты
мечтают сутки напролет, черт - Но яды в крови асексуальны и асоциальны и
а-все-остальное - "Билли такая красивая, такая стройная, а к Романе я
уже привык, не переключиться ли для разнообразия", говорит Дейв,
склонясь над раскаленной сковородкой - Я оглядываюсь через плечо и вижу,
сначала со вспышкой радости, но уже в следующий момент со зловещим
испугом огромный диск полной луны, застывший между горой Мьен-Мо и
северной стеной каньона, словно спрашивающий меня, оглянувшегося в
трепете: "Ктоо тыы".
	Но я говорю: "Дейв, глянь, только этого не хватало", и показываю на
луну, деревья застыли в мертвой тишине, и мы тоже, вот она, огромная
полная траурная луна, которая пугает сумасшедших и вздымает волны, на ее
фоне видны силуэты двух-трех деревьев, и вся эта сторона каньона залита
серебром - Дейв только смотрит на луну усталыми глазами безумца
(перевозбужденными глазами, как сказала бы моя мама) и ничего не говорит
- Я выхожу к ручью и пью воду и возвращаюсь и спрашиваю о луне, и вдруг
четыре тени в хижине глухо замолкают, словно в сговоре с полнолунием.
	"Пора ужинать, Джек", говорит Дейв, выходя на крыльцо - Все молчат - Я
вхожу и робко сажусь за стол, как бесполезный первопроходец, который
ничего не делает, чтобы помочь мужчинам или ублажить женщин, идиот в
обозе, которого, однако, нужно кормить - Дейв стоит и говорит: "О полная
луна, вот наша рыбка, которую мы сейчас отведаем, чтобы утолить голод и
набраться сил; спасибо тебе, рыбий народ, спасибо, рыбий бог; спасибо
луне за то, что светит в эту ночь; в ночь полнолунной рыбы, первый
нежный кусочек которой мы сейчас освятим" - Он берет свою вилку и
аккуратно раскрывает рыбу, которая красиво запанирована и обжарена и
уложена среди ослепительных салатов и овощей и крупяных лепешек, он
раскрывает замысловатые жабры, проникает внутрь, достает странный кусок
и подносит к моим губам со словами: "Прими этот первый кусок, Джек,
крохотный кусочек, только, пожалуйста, жуй очень медленно", я так и
делаю, кусок жирный и вкусный, но язык мой уже не ощущает вкуса, у
малыша Эллиота глаза горят от восторга перед этой чудесной игрой,
которая, однако, начинает пугать меня - Причины теперь уже ясны.
	За едой Дейв объявляет, что мы с ним устали от чрезмерных возлияний и
ей-Богу собираемся исправиться и постараться завязать, потом он, как
обычно, пускается в истории, превращая все в обычный ужин с разговорами,
который, надеюсь я поначалу, меня излечит, но после еды мне становится
еще хуже, "Эта рыба вобрала в себя всю смерть каланов и мышей и змей и
всех остальных", -  думаю я - Билли тихо и кротко моет посуду, Дейв
блаженно курит на крыльце, завершая ужин сигаретой, а я вновь, как
лунатик, хожу к ручью, каждые пять минут скрываясь от всех, причем
непонятно зачем - МНЕ НУЖНО отсюда выбраться - Но я не имею права
ОТДАЛЯТЬСЯ - Поэтому я все время возвращаюсь, замкнутый механический
бесцельный круг, туда-сюда, вокруг да около, пока их не начинают
по-настоящему беспокоить мои все более частые молчаливые отлучки и
жуткие возвращения, все они молча сидят у плиты, но теперь склонили
головы друг к другу и шепчутся - Я вижу из леса эти головы-тени, которые
шепчутся обо мне у плиты - Что говорит Дейв? - И почему у них такой вид,
будто они что-то замышляют? - Может, это Дейв Вейн через Коди устроил
так, чтобы я познакомился с Билли и сошел с ума, а теперь я один в лесу,
и сегодня вечером они планируют дать мне финальную отраву, которая
напрочь лишит меня контроля, и на следующее утро мне придется
отправиться в больницу, и я больше никогда не напишу ни строчки? - Дейв
Вейн завидует, что я написал 10 романов? - Коди поручил Билли заставить
меня на ней жениться, чтобы завладеть моими деньгами? Романа - член
общества отравителей (я слышал, как она еще троих упоминала ранее в
машине, и вчера вечером какую-то странную песню пела) - Их трое, Дейв
Вейн на самом деле главный конспиратор, я ведь знаю, у него в маленькой
коробочке припрятаны амфетамин и иглы, всего одна инъекция в помидор,
или в порцию рыбы, или накапать в бутылку с вином, и глаза мои станут
бешено широкими и темными, как сейчас, мои нервы УУУухнут, вот о чем я
думаю - А они все сидят у огня в мертвой тишине, а когда я вхожу, снова
затевают разговор: верный знак - Я опять выхожу, "Пойду пройдусь по
дороге" - "О'кей" - Но когда я оказываюсь один на тропинке, миллион
извивающихся лунных рук преграждает мне дорогу, и в каждом скальном
провале, за каждым  горелым деревом, мимо которых я спокойно проходил в
густом тумане сотни раз в течение лета, теперь что-то быстро движется -
Я спешу обратно - Даже на крыльце меня пугают знакомые кусты возле дома
или разбитое бревно - А журчание ручья проникает в голову и в ритме
морских волн продолжает: "Кипяток в тебе бульк, ты скруч и нахлобуч,
хлоп хлюп клюб", я хватаюсь за голову, но лепет не прекращается.
	Маски расцветают перед глазами, когда я их закрываю, луна извивается,
когда я смотрю на нее, руки и ноги содрогаются, когда я перевожу взгляд
на них - Все в движении, крыльцо хлябает, словно ил или слякоть, стул
подо мной трясется - "Ты точно не хочешь поехать в Непент и выпить
"Манхэттена", Джек?" - "Точно" ("Ага, чтоб ты туда яду подсыпал", мрачно
думаю я, в то же время искренне страдая от того, что могу так думать о
бедном Дейве) - И понимаю непереносимые муки безумия: как могут думать
невежды, что сумасшедшие "счастливы", Боже мой, не кто иной как Ирвин
Гарден однажды предостерег меня от мысли, будто бы дурдома полны
"счастливых идиотов", "Голову стягивает от боли, ужас, творящийся в
сознании, все усиливается, они так несчастны, тем более что никому не
могут объяснить, или выкарабкаться и избавиться от той истерической
паранойи, от которой страдают так, как никто в мире и, думаю, во всей
вселенной", и Ирвин знал, что говорит, поскольку имел возможность
наблюдать свою мать Наоми, которой в конце концов пришлось подвергнуться
лоботомии - Это рождает во мне мысль о том, как прекрасно было бы
вырезать всю эту агонию из моего черепа и ПРЕКРАТИТЬ ЭТО! ПРЕКРАТИТЬ
ЭТОТ ЛЕПЕТ! - Потому что теперь он не только в ручье, как уже было
сказано, он покинул ручей и переселился в мою голову, и был бы это еще
связный лепет, что-либо означающий, только ведь этот
брильянтово-сверкающий лепет означает не что-либо, а командует мне
умереть, потому что все кончено - Все вокруг кишит. 
	Дейв с Романой снова уходят к ручью, чтобы сладко проспать всю ночь под
луной, а мы с Билли остаемся уныло сидеть у огня - Ее голос взывает:
"Тебе станет лучше, если ты придешь в мои объятья" - "Я не знаю, что
делать, Билли, я уже говорил, я не в силах объяснить, что со мной
происходит, ты не понимаешь" - "Залезай ко мне в спальник, как в прошлую
ночь, просто поспи" - Мы забираемся туда голышом, но теперь я не пьян и
вполне ощущаю тесноту и, кроме того, меня лихорадит, я невыносимо потею,
из-за меня ее кожа уже совершенно мокрая, а руки снаружи мерзнут - "Нет,
не так!" - "Что ты придумал?" - "Давай попробуем на койке", но я не в
своем уме и сооружаю никуда не годную койку, крытую только доской, забыв
подстелить спальники, как делал все лето, просто все забыл, и Билли,
бедненькая Билли ложится со мной на эту абсурдную доску, думая, что я
пытаюсь изгнать сумасшествие путем самоистязания - Глупо, мы лежим
вытянувшись, сами как доски - Я скатываюсь со словами: "Попробуем иначе"
- Пытаюсь расстелить спальник на полу у крыльца, но в тот момент, когда
она в моих объятиях, прилетает комар, или меня прошибает пот, или я вижу
вспышку света, или в голове начинает гулко звучать гимн, или кажется,
что к ручью, разговаривая, спускаются тысячи людей, или что шум ветра
несет с собой взлетевшие бревна, которые обрушатся на нас - "Подожди
минутку", -  я вскакиваю, чтобы пройтись немножко, и спускаюсь попить
воды к ручью, где мирно обнялись Дейв с Романой - Я начинаю проклинать
Дейва: "Сволочь, занял единственное нормальное место, вот тут в песке у
ручья, если бы не он, я мог бы здесь спать, даже с Билли, всю ночь,
сволочь, занял мое место", и я бросаюсь назад к крыльцу - Бедная Билли
протягивает ко мне руки: "Пожалуйста, Джек,  люби меня, люби меня" - "ДА
НЕ МОГУ Я" - "Ну почему ты не можешь, пусть мы даже никогда больше не
увидимся, хотя бы последняя ночь будет прекрасна и запомнится навсегда".
	"Как идеальное воспоминание о нас с тобою, неужели ты даже этого не
можешь для меня сделать?" - "Если бы мог, сделал бы", бормочу я, как
мутный старый придурок, отыскивая по всему дому спичку - Я не могу даже
сигарету прикурить, что-то злобно ее гасит, когда же я наконец
прикуриваю, она мертвит мой горячечный рот, словно смертью его наполняя
- Я сгребаю еще кипу мешков и одеял и сваливаю их на другом конце
крыльца, обещая Билли, которая теперь вздыхает, осознав всю
безнадежность: "Я сначала попробую здесь сам вздремнуть, а потом
проснусь, мне станет лучше, и я приду к тебе" - И вот я пытаюсь, жестоко
ворочаюсь, широко раскрытыми перепуганными глазами пялюсь в темноту, как
Хэмфри Богарт в кино, убив напарника, пытался уснуть у огня, и
показывают его глаза, жестко и безумно уставившиеся на пламя - Я пытаюсь
закрыть глаза, но какие-то эластичные толчки раскрывают их вновь -
Пытаюсь повернуться на другой бок, но вместе со мною поворачивается
вселенная, и на другой ее стороне не лучше - Я понимаю, что рискую
никогда из этого не выбраться, а мама ждет меня дома и молится за меня,
она ведь наверняка знает, что сейчас со мной происходит, я со слезами
обращаюсь к ней, чтобы она молилась и помогла мне - Впервые за последние
три часа вспоминаю кота и испускаю вопль, который пугает Билли - "Все в
порядке, Джек?" - "Подожди немного" - Но она уже засыпает, бедняжка
измучилась, я понимаю, что она уже готова бросить меня на произвол
судьбы, и не могу прекратить думать, что она и Дейв с Романой втайне не
спят, ожидая моей смерти - "Зачем? - думаю я, - это тайное общество
отравителей, я знаю, а все потому, что я католик, это великие
антикатолические структуры, это коммунисты всех уничтожают, травят
каждую отдельную личность, пока в конце концов всеми не завладеют, это
безумие в корне меняет тебя, и наутро ты уже не тот - наркотик изобретен
врагами как средство для промывки мозгов, я всегда подозревал, что
Романа коммунистка, она ведь румынка, а что касается Билли, странная вся
эта ее компания, и Коди наплевать, а Дейв воплощенное зло, и, возможно,
я это всегда подозревал", но вскоре мои мысли становятся еще менее
"разумными", и начинаются часы бреда - Духи шепчут мне в уши долгие
скороговорки, советуя и предостерегая, внезапно с криком врываются
другие голоса, проблема в том, что все они говорят безудержно и очень
быстро, как только Коди иногда умеет, и как ручей, так что мне
приходится цепляться за смысл, хотя я жажду изгнать их из своих ушей - Я
машу возле ушей руками - Я боюсь закрыть глаза, потому что все
сумасшедшие вселенные, которые я вижу, опрокидываются и вдруг
разрастаются, и вдруг взрываются, впиваясь в меня, лица, раскрытые в
крике рты, длинноволосые орущие лица, внезапные злобные признания,
внезапные "тра-та-т" церебральных "комитетов", спорящих о "Джеке" и
говорящих о нем так, словно его здесь нет - Бесцельные моменты, когда я
ожидаю появления новых голосов, и вдруг среди листвы миллионов деревьев
тяжкими стонами взрывается ветер, и это звучит как безумие луны - А луна
все выше, ярче, светит прямо в глаза, как фонарь - А там так застенчиво
свернулись калачиком спящие тени - Всецело человек и всецело в
безопасности, я плачу: "Не человек я больше и никогда уже не буду в
безопасности, ох, чего бы не отдал я, чтобы зевать дома воскресным днем,
ведь я так устал, ох, чтобы опять так было, никогда больше этого не
будет - Мама была права, все шло к тому, что я сойду с ума, так и
случилось - Что я ей скажу? Она будет в ужасе и сама сойдет с ума - Oh
ti Tykie, aide mue  - у меня, съевшего рыбу, нет больше права просить
Тайка" - Вихрь визгливых возгласов проносится в моей голове на языке,
который я никогда прежде не слышал, но мгновенно понимаю - На секунду я
вижу голубые Небеса и белое покрывало Девы, но вдруг огромное злобное
чернильно-синее пятно заливает видение, "Дьявол! - дьявол пришел за мной
в эту ночь! Вот так ночь! Вот оно что!" - Но ангелы смеются и исполняют
на морских скалах непристойный танец, теперь уже всем наплевать -
Внезапно яснее, чем когда-либо в жизни, я вижу Крест.

37
	Я вижу Крест, в полной тишине, долго, моя душа устремляется к нему, все
тело к нему устремляется, я протягиваю руки, чтобы мня забрали, и
ей-Богу меня забирают, мое тело начинает отмирать, и я лечу ко Кресту,
сияющему во тьме, я начинаю кричать, потому что понимаю, что умираю, но
я вовсе не хочу пугать Билли или кого бы то ни было предсмертными
криками, поэтому подавляю вопль и просто отдаюсь смерти и Кресту: как
только это происходит, я медленно начинаю возвращаться к жизни - Следом
возвращаются дьяволы, начальство командует мне в уши думать по-новому,
шипит тайный лепет, вдруг я снова вижу Крест, на этот раз он меньше и
дальше от меня, но все так же ясно виден, и сквозь шум голосов я
произношу слова: "Я с тобой, Иисусе, навсегда, благодарю тебя" - Так
лежу я в холодном поту, размышляя, что это на меня нашло, после стольких
лет изучения буддизма и уверенных, с трубкой в зубах, медитаций на
пустоту и все такое, вдруг мне явился Крест - Глаза полны слез - "Мы
будем спасены - Может быть, я даже Дейву Вейну об этом не скажу, не
стану будить его и пугать, скоро он сам узнает - теперь можно спать".
	Я поворачиваюсь на другой бок, но это всего лишь начало - Еще только
час, и ночь все наматывается и наматывается на колесо луны до самого
рассвета, к тому моменту я еще не раз увижу Крест, но где-то идет битва,
и демоны все возвращаются - Я знаю, если бы только уснуть хоть на часок,
успокоился бы весь этот шум в мозгу, вернулся бы какой-то внутренний
контроль, некое благословение приглушило бы все это - Но ко мне вновь, 
тихо хлопая крыльями, подлетает мышь, я ясно вижу ее в лунном свете,
маленькую темную голову и такие безумные зигзаги крыльев, что смотреть
невозможно - Внезапно я слышу шум, там над деревьями определенно парит
летающая тарелка, оттуда доносится грохот и исходят приказы - "Они
прилетели за мной, о Боже!" - Я вскакиваю и свирепо вперяюсь в дерево, я
намерен защищаться - Перед носом хлопает крыльями летучая мышь - "Мышь -
их представитель в каньоне, отправляет им послания с помощью радара,
почему они не улетают? Дейв что, не слышит этого ужасного шума?" - Билли
спит как убитая, но маленький Эллиот ударяет вдруг ножкой об пол, бамс -
Я понимаю, что он не спит и в курсе всего происходящего - Я снова
укладываюсь и поглядываю на него из своего угла крыльца: я вдруг
догадываюсь, что он смотрит на луну и вот опять: стучит ногами:
отправляет сообщения - Он колдун в обличье мальчика, он и Билли
уничтожает! - Я поднимаюсь взглянуть на него, чувствуя в то же время
вину за то, что, очевидно, это все выдуманная мною чепуха, а он даже не
укрыт как следует, голые ручонки выбились из-под одеяла в холоде ночи,
на нем нет даже ночной рубашки, я проклинаю Билли - Я укутываю его, он
хнычет - Возвращаюсь и ложусь, безумно уставившись внутрь себя самого, и
вдруг на меня нисходит блаженство в виде заработавшего механизма сна - И
снится мне, что я и еще пара человек нанялись работать в горах, тот же
хребет, где и Пик Одиночества (стало быть, снова гора Мьен-Мо), и
начинается все с бригады у горной реки, которая рассказывает нам, что
двоих рабочих завалило на склоне снегом, и мы должны свеситься с обрыва
и выяснить, можно ли их "погрузить" или втащить - И мы лежим на рыхлом
снегу на высоте тысячи футов над рекой, разгребая такие слои снега, что
непонятно, есть ли кто-нибудь под ними - А у начальства не только
ботинки со специальными креплениями, которые обеспечивают им
безопасность (крепления типа лыжных), поэтому я начинаю понимать, что
они просто дурят нас бедных, и мы тоже можем свалиться (я почти уже
падаю) - (упал) - (почти) - Наблюдая за происходящим со стороны, я вижу,
что это обыкновенная ритуальная шутка для новичков, которых затем
отправят на другой берег реки разгребать еще снег  в надежде обнаружить
пропавших рабочих - Так что мы отправляемся, сначала вдоль реки, но по
дороге все встречные крестьяне рассказывают нам о Чудовищной Бого-машине
на том берегу, которая кричит голосами разных птиц и сов, и у нее
миллион инфернальных приспособлений, небрежные и шаткие подробности о
которых заставляют вспотеть; как "наблюдатель происходящего" я вновь
вижу, что это трюк, чтобы напугать нас, и когда мы окажемся здесь ночью
и услышим голоса настоящих птиц, сов и так далее, то решим, как
деревенские недотепы, что это Чудовище - Тем временем мы получаем знак
отправляться на главную гору, но я обещаю себе, что если мне не
понравится там работать, я вернусь на старое место на Пик Одиночества -
Наши работодатели уже продемонстрировали убийственное чувство юмора - Я
прибываю на гору Мьен-Мо, которая снова напоминает Ратон-каньон, но там
еще есть широкая, хотя и пересохшая река, которая течет сквозь большую
дыру в скалах, а на них высиживают птенцов множество хищных птиц -
Старые бродяги орут на них и грубо сталкивают с уступов, а потом
начинают кормить их, как ручных, кусками красного мяса или красными
крошками, так что поначалу мне кажется, что эксцентричные старые
городские бродяги собираются съесть их или продать (может так оно и
есть), ибо прежде, чем понять это, я вижу сотни пар медленно
совокупляющихся грифов на городской свалке - Это уже по-человечески
оформленные хищники с человеческими руками, ногами, головами, торсами,
но при этом с радужными перьями, и все самцы тихо сидят позади
Хищниц-самок, все так же медленно похабными неспешными движениями
совокупляясь с ними - И мужчины и женщины развернуты лицами в одном
направлении, и, очевидно, между ними есть какой-то контакт, поскольку
радужно оперенные зады их медленно тупо монотонно совокупляются на
скалах свалки - Проходя мимо, я даже вижу выражение на лице молодого
светловолосого самца, вечно недовольного, поскольку его Самка "старое
трепло" и все время с ним спорит - У него совершенно человеческое лицо,
только нечеловечески вязкое, словно бледный непропеченный пирог, с
выражением тупого сумасшедшего ужаса от того, что он обречен на все это,
и это заставляет меня вздрогнуть от симпатии к нему, я даже могу
разглядеть выражение мyки на этом тесте средних лет - Как они человечны!
- Но внезапно я и еще двое молодых рабочих оказываемся в нашей квартире
в респектабельном квартале Хищников, где Самка и ее дочь показывают нам
наши комнаты - Их лица густо пузырятся дрожжами, но замазаны косметикой,
делающей их похожими на пухлых рождественских кукол, и плюс к тому
тупые, сумасшедшие, но все-таки человеческие выражения на лицах, они
похожи на толстогубых резиновых зубрил, толстые физиономии рыхлы, как
каша, лица из рвоты желтой пиццей внушают нам отвращение, хотя мы его не
афишируем - В квартире полно грязных битнических кроватей, и повсюду
матрасы, но я прохожу внутрь в поисках раковины - Квартира огромна -
Бесконечно долго иду вдоль сальных кладовок и огромных длинных моечных с
единственной скверной маленькой раковиной, темной и склизкой, как
обваливающийся фундамент колледжа в Лоуэлле - В конце концов я попадаю
на "Кухню", где мы как "новички" должны будем понемногу готовить все
лето - Огромные каменные очаги и каменные же плиты, протухшие и склизкие
после оргии месячной давности, "Банкета Хищников", множество так и не
приготовленных цыплят валяется на полу среди мусора и бутылок - Повсюду
протухшая слизь, никто никогда ее не расчищал и даже не знает, как это
делается, и все это размерами с гараж - Я вылезаю оттуда, пробивая
дорогу каким-то вонючим, в подтеках пищи подносом, спешу выбраться из
этой зловонной пустотищи и жути - Жирные золотистые цыплята громоздятся
на замусоренных каменных плитах - Я бегу из этой невиданной мною доселе
грязищи. Тем временем я узнаю, что два моих товарища изучают содержимое
корзины, наполненной едою Хищников и предназначенной для нас, один из
них проницательно говорит: "В нашем сахаре волдыри", имея в виду тот
факт, что Хищники подложили свои волдыри в наш сахар, чтобы мы "умерли",
только вместо того, чтобы умереть по-настоящему, мы будем отправлены в
Подземные Грязи, где по горло в дерьме будем толкать огромные стонущие
колеса (а вокруг маленькие двухголовые змейки), чтобы длинноухий дьявол
мог добыть свой "Лилово-Алый Квадратный Камень", секрет всего Царства -
Заканчивается все стонами и попытками пробиться сквозь человеческие
трупы, в том числе и твоих родных, плавающие в липкой грязи - Если это
удалось, то, наверное, становишься одутловатым Хищником и похабно
медленно совокупляешься на свалке наверху, или дьявол просто выдумывает
Хищников и все остальное, что существует вне подземного Ада - "Кому
фасоли?", слышу я свой голос, превращающийся в звук удара! Я проснулся -
В этот момент Эллиот ударил ножкой по крыльцу! - Я-то просмотрел! - Он
это нарочно делает, он знает все, что происходит! - Господи, зачем же я
привез сюда этих людей и почему именно в эту ночь с этой луной этой
луной этой луной?
	Я вновь встаю и брожу туда-сюда, и пью воду из ручья, грузные тела
Дейва с Романой неподвижны в лунном свете, как будто притворяются,
"Сволочь, занял мое единственное спальное место" - Я хватаюсь за голову,
я так одинок здесь - В страхе возвращаюсь в хижину к зажженной лампе,
изыскивая способ обрести контроль над собой, курю, пытаюсь вытряхнуть
последнюю красную каплю из протухшей бутылки, где был портвейн,
безрезультатно - Теперь, когда Билли спит, и так спокойна, и так тиха, я
подумываю о том, не смогу ли уснуть, если лягу рядом и обниму ее - Так и
делаю, влезая прямо в одежде, которую надел, боясь сойти с ума голышом
или потерять возможность сбежать отсюда в любой момент, в обуви, она
чуть всхлипывает во сне, но не просыпается, когда я обнимаю ее со своим
бессонным возбужденным взглядом - Ее светлая плоть в лунном сиянии,
бедные светлые волосики так аккуратно вымыты и расчесаны, женственное
маленькое тело, не менее тяжелое "в нoске" , чем мое, но, как тростник,
тоненькое; со слезами на глазах смотрю я на ее плечики - Я готов
разбудить ее и все рассказать, но ведь только напугаю - Я сотворил
непоправимое зло ("Небобродимое дно!", выкрикивает ручей) - Все мои
собственные слова вдруг оказываются бормотанием, так что невозможно
уцепиться за смысл ни на минуту, вернее ни на секунду, чтобы увенчались
успехом мои попытки взять себя в руки, контролировать себя, дребезги
миллионов ментальных взрывов разбивают каждую мою мысль на миллионы
частичек, а ведь это казалось так прекрасно, когда впервые пришло ко мне
под действием пейотля и мескалина, я сказал тогда (все еще невинно играя
в слова): "О проявление множественности, это дейстительно можно
наблюдать, это не просто слова", но сейчас это: "Ах кезеламаройот ты
рот" - И к рассвету мое сознание все из потока взрывов, которые
становятся все громче, а частицы все "множественней", а порой звук и
цвет просто сливаются в оркестровых и радужных взрывах.
	Кроме того, на рассвете я трижды почти что забывался сном, но мешала
потливость (и  это воспоминание заставляет меня понять, что я и сейчас
не знаю толком, что со мной было в Биг Суре), мальчишка умудрился
стукнуть ногой в самый момент приближения сна, чтобы мгновенно разбудить
меня, и вновь бессонница, вновь ужас, который в конечном итоге суть
порождение слов, чертовски хорошо демонстрирующих мне, чтo я заслужил
своими прежними радужными книжными разглагольствованиями о страданиях
других.
	Книги, раскниги, эта болезнь породила во мне желание, в случае если
выкарабкаюсь, стать веселым мельником и навсегда заткнуть свою пасть.

38

	Рассвет ужаснее всего, с внезапными перекличками сов в призрачном
лунном тумане - А еще хуже, чем рассвет, утро, яркое солнце лишь СЛЕПИТ
мою боль, делая ее ярче, горячей, безумнее, нервотрепочней - Я даже
отправляюсь беспомощно бродить по долине солнечным воскресным утром со
спальником под мышкой в поисках местечка, где можно было бы поспать -
Отыскав такое в траве у тропинки, я понимаю, что здесь нельзя лечь,
потому что могут увидеть прохожие туристы - Обнаружив полянку у ручья,
понимаю, что здесь слишком уж мрачно, как в самой мрачной части
хемингуэевского болота, где "рыбы были бы еще трагичней" - Все местечки
и полянки населены особыми злыми духами, которые гонят меня прочь - Так
и брожу по всему каньону со спальником под мышкой, стеная: "Да что же
это со мной? И разве так бывает?"
	Я что, не человек? Я что, хуже других? Я же никогда не пытался кого-то
обидеть  или цинично ругать Небеса! - Слова, что я выучил за всю свою
жизнь, вдруг явились мне во всей своей явной и нешуточной смертельности,
никогда мне больше не быть "веселым поэтом", "поющим" "о смерти" и тому
подобной романтике: "О ты, пылинка в миллиардовековом слое пыли, 
миллиарды пыльных слоев ожидают тебя, вытряхни свой пылесос". И вся
зеленая природа каньона нынче утром кривляется, как жестокое сборище
идиотов.
	Возвращаюсь к спящим и смотрю на них безумными глазами, как мой брат
однажды смотрел на меня, подойдя в темноте к моей кроватке, смотрю не
просто завистливо, но изнывая в своей нечеловеческой изоляции от этих
спящих - "Да они все как мертвые! - мучаюсь я в каньоне,  - Сон есть
смерть, все  - смерть!"
	Жуткая кульминация наступает, когда в конце концов просыпаются все
остальные и затевают беспокойный завтрак, и я сообщаю Дейву, что не могу
оставаться здесь ни минуты, он должен отвезти нас обратно в город,
"Хорошо, но, может, можно нам остаться здесь на недельку, Романа хочет"
- "Ну отвези меня и возвращайся" - "Не знаю, понравится ли Монсанто, что
мы тут уже все замусорили, надо бы вырыть яму и закопать мусор" - Билли
вызывается вырыть мусорную яму, но на деле получается аккуратная могилка
под гробик - Даже Дейву Вейну становится плохо при виде этого -
Размерами как раз для того, чтобы уложить туда мертвого Эллиота, судя по
тому, как Дейв взглянул на меня, он подумал о том же - Мы все достаточно
подробно читали Фрейда, чтобы понять, в чем тут дело - И кроме того,
малыш Эллиот все утро плакал и получил две затрещины, каждая из которых
заканчивалась рыданиями и заявлениями о том, что она больше не может так
жить и покончит с собой -
	Романа тоже обращает на это внимание: отличная аккуратная могилка три
фута на четыре, словно уже готовая принять в себя маленький гроб - Это
так меня пугает, что я беру лопату и собираюсь свалить туда мусор и
как-то разрушить образ, но малыш Эллиот поднимает крик и цепляется за
лопату и запрещает мне подходить к яме - Билли вынуждена сама подойти и
начать заполнять ее мусором, но потом обращает ко мне многозначительный
взгляд (иногда мне и впрямь кажется, что она взялась свести меня с ума)
: "Не хочешь ли сам закончить?" - "Что ты имеешь в виду?" - "Забросать
землей, исполнить все обязанности?" - "Какие еще обязанности?" - "Ну я
же сказала, что вырою для мусора яму и сделала это, разве ты не должен
довести дело до конца?" - Дейв Вейн завороженно смотрит, он тоже видит в
этом что-то стремное, что-то холодное и пугающее - "Хорошо, - говорю,  -
я забросаю землей и утрамбую", но как только я подхожу, Эллиот кричит:
"НЕТ нет нет !" ("Господи, там в могиле рыбьи кости", соображаю
я) - "В чем дело, почему он не подпускает меня к яме! Зачем ты вырыла ее
в форме могилы?" - в конце концов срываюсь я - Но Билли только тихо и
медленно улыбается, над могилой с лопатой в руке, ребенок с плачем
дергает за лопату, бежит, чтобы преградить мне дорогу, пытается удержать
меня своими ручонками - Когда я берусь за лопату, он вскрикивает, как
будто я Билли собираюсь похоронить или еще кого или, может быть, его
самого - "Да что с этим ребенком, он что идиот?" - ору я.
	Все с той же тихой медленной улыбкой Билли отвечает: "Ах ты невротик
ебаный!"
	Я просто в бешенство прихожу и забрасываю мусор землей и утрамбовываю
ногами, приговаривая: "Черт бы побрал все это безумие!"
	В бешенстве вбегаю на крыльцо и бросаюсь на матерчатый стул и закрываю
глаза - Дейв Вейн сообщает, что намерен пойти погулять по каньону, а
когда он вернется, девочки как раз закончат паковать вещи, и мы все
поедем - Дейв уходит, девочки начинают все скрести и чистить, малыш
засыпает, и вдруг, безнадежно и абсолютно замученный, сидя на ярком
солнышке,  я закрываю глаза: золотой роящийся покой Рая в моих зрачках -
Уверенно нисходит нежная благодать, большая, как сам Благодетель, то
есть бесконечная - Я засыпаю.
	Засыпаю странным образом, сложив руки за головой, словно все еще сижу и
размышляю, но на самом деле я сплю, а проснувшись, почти сразу понимаю,
что они обе в абсолютном молчании сидят за моей спиной - Когда я сел,
они мыли пол, а теперь сидят на корточках у меня за спиной, лицом друг к
другу, в молчании - Я оборачиваюсь и вижу их - С той самой минуты
благословенное исцеление нисходит на меня - Я снова совершенно нормален
- Дейв Вейн разглядывает на дороге поля и цветы - Я сижу на солнышке и
улыбаюсь, снова птицы поют, снова все хорошо.
	До сих пор не понимаю.
	И менее всего объяснимо волшебство молчания девушек и спящего мальчика
и Дейва Вейна на лугу - Золотая волна блаженства распространилась
повсюду, в том числе по моему телу и сознанию - Все муки мрака позади -
Я знаю, что теперь смогу уехать отсюда, мы вернемся в город, я провожу
Билли домой, попрощаюсь с ней по-хорошему, она не станет себя убивать и
ничего не натворит, она забудет меня, ее жизнь пойдет дальше, пойдет
дальше жизнь Романы, старина Дейв как-нибудь справится, я прощу их и
найду всему объяснения (чем сейчас и занимаюсь) - А Коди, и Джордж Басо,
и хищный МакЛиар, и великолепный звездный Фаган, все они так или иначе
пройдут один путь - Я несколько дней побуду у Монсанто, и он будет
улыбаться и демонстрировать мне, как можно немного побыть счастливым, мы
будем пить сухое вино, вместо сладкого крепленого, и проводить тихие
домашние вечера - Придет Артур Ма и будет тихонько рисовать рядом со
мной - Монсанто скажет: "Вот все и кончилось, все в порядке, не бери в
голову, тебе и так хватает, без погружения в воображаемые концепции, сам
же всегда говорил" - Я куплю билет и попрощаюсь с цветущим днем и
оставлю позади Сан-Франциско и через всю осеннюю Америку вернусь домой,
и все будет как в самом начале - Просто золотая все и вся
благословляющая вечность - Ничего не было - И даже этого - Так или
иначе, и дальше будет золотиться Святая Каролина у моря - Мальчик
вырастет и станет мужчиной - Будут прощания и улыбки - Мама радостно
будет ждать меня - Угол, где похоронен Тайк, станет новой и благоуханной
святыней, делая дом еще более дорогим сердцу - Нежными весенними ночами
я буду стоять во дворе под звездами - Все отзовется добром - И будет
таким же золотым и вечным - И больше нет нужды что-либо говорить.