Мы снова стали жить в Стамбуле.
Начались повседневные дела...
сходить на рынок (улицей ниже, по четвергам - дешевые сыр, оливки и овощи)
найти стоящего у моста через Золотой Рог деда, продающего табак (разные сорта: золотые, коричневые, бурые россыпи, рядом бумажки - пробовать), скрутить сигаретку, покачать головой на первую цену, поцокать языком: "Чок пахалы, буюк-баба!" - упадет почти вдвое
стащить у спящего Морица одежду и сунуть ее в стиральную машину...
вечером - на таксимскую пешеходку Истикляль: музыка, огни, позвякиванье монет о кофр - если не прогонит полиция, если не будет дождя, если не обступят токсикоманы с бутылочками клея в задних карманах - встанут, уставившись на вертящиеся огни, соображая что-то свое выженным химией мозгом - и отпугивая публику.
одним таким вечером на Истикляле к нам подошел, улыбаясь, Тома - а вон и Армин, и Ванесса, кутающаяся в одеяло от прохладного октябрьского ветерка, спящий на руках Эллиот...
Ванесса тут же подбегает к Морицу и цапает его за за рукав свежевыстиранной куртки: "C'est pas vrai!!! Regarde lui, Armin, quelles couleres! - какие цвета, ты только посмотри! Поздавляю, Мориц!" - Тот, смущенно улыбаясь, боясь быть заподозренным в непозволительном конформизме: "Это благодаря моим друзьям, которые заботятся обо мне.."
и мы едем на Арнавуткой, везем их в юликов подвальчик...
* * *
Подвал этот Юлик с Яэль сняли через несколько дней после возвращения, когда стало понятно, что у Олега и Невин жить такой толпой неудобно.
Сам дом принадлежал пожилой и совершенно полоумной паре - днем они продавали на улицах старые книги, скорей для развлечения, чем для заработка, потому что, сдавая свой старый дом всяким тусовщикам, явно выручали больше. Соседи сверху оказались исключительно приятными: музыканты, художники, раздолбаи.
Вообще, офигенный был дом - деревянный, скрипучий, разваливающийся, с высокими потолками, обрушившимися перилами... Весь такой коричневый.
Подвал был завален досками, тряпьем и мусором, не было электричества и воды. Зато единственное окно выходило на узкую терраску, почти упирающуюся в окна буржуазных квартир дома напротив (ниже по склону и через крошечную каменную расщелину двора). Когда мы выходили курить, за светлыми занавесками мелькали недовольные лица...
Целый день мы таскали из подвала мусор, провели электричество, расстелили на полу найденные в таксимском переулке матрасы...
получился - дом.
* * *
Вихляющие велосипеды, жонглерские палки, шум-гам, детский горшок посреди мостовой.
Ванесса с Эллиотом на руках в окружении загипнотизированных мамаш, перешептывающихся: бебек... бебек...
Возбужденная толпа запрудила пешеходку. Туристические трамвайчики (Истикляль - Истикляль) истерично тренькают, требуя дорогу. Сползшиеся токсикоманы смирно сидят у стенки, раскрыв рты. Один только подошел к Юлику и упорно тянет пальцы к джамбею - дай постучать - я подхожу к нему и начинаю, глядя в глаза, недобро цедить по-русски: "Я помню чудное мгновенье" - выкрикнув что-то болезненное, уходит.
толпу вспахивает полицейская машина с крутящимися беззвучными огнями. Усатый мордоворот в окне машет руками - "yasak!".
Неожиданная заминка. Передние ряды стоят как замороженные, задние - начинают законопослушно расходиться.
Вперед выходит Армин, со словариком, листает, задумчиво почесывая затылок:
".... полиси!" - (аплодисменты)
"... яшак!" - (смех, крики: хаир! ясак! ясак!)
заговорщицкий жест в сторону горшка - и денежный ата-тюркопад.
Тома дружески машет рукой мордовороту. Ванесса шлет воздушный поцелуй. Мордоворот свирепо пыхтит.
к сидящему на одеяле Эллиоту наклоняется женщина в светлом европейском платье, гладит его по голове и воркует по-турецки.
подходит Ванесса и гладит по голове - женщину
все смеются, кроме полиции
мстительно включающей сирену.
* * *
"А че - правда, турки, выезжая за границу, платят своему правительству пошлину в 50 долларов?"
"Yeah, right, fucking shit, brother... Ненавижу правительство... Но я ненавижу все правительства... И твое тоже ", смеется Исмаил.
"А я - нет. Оно меня мало интересует." Исмаил - наш сосед сверху. Вначале он мне не понравился - болтливостью. Потом, наоборот - потому что слушать его было интересно. Округлое лицо, под кудрявой шапкой волос, с блестящими умными глазами... потрепанная замшевая куртка... широкие штаны... свободный английский... лет тридцать... в Европе я принял бы его за итальянца скорей... как и почти любого турка, сбрившего усы. Хотя Исмаил был не турком, а курдом. И Невин тоже... И братья-музыканты на Истикляле... И хозяин кафе, в котором мы с Исмаилом сидим и разговариваем про то, кому насрать на правительство, а кому нет... Просто туева хуча курдов получается... Исмаил рассказывает про путешествия: в Европу ("но в Европу я больше не хочу, там все уже понятно...");
про Иран и Афганистан ("А Сирия?", я ведь - кажется? - в Сирию еду... - "нет, не был");
про безумную автостопную поездку в Ирак, во время американского нападения, вдвоем с подружкой-англичанкой (вполне белокурой), "просто чтобы понять, что происходит" - где их чуть не расстреляли американцы, тоже просто так, на всякий случай;
попытку пробраться через Грузию в Россию (арест в Абхазии - месяц тюрьмы);
и будущее путешествие в Латинскую Америку, скоро уже, через месяц - "может, и последнее. Что-то я стал чувствовать, что хочется дома пожить ..." |
 |
а еще он, не задумываясь, называл всех брат, brother - и это не резало слух... Не то что, скажем, на Rainbow...
* * *
И еще, про Ата-Тюрка.
Лицо это видишь в Турции повсюду, с подозрительным добродушием улыбающееся со стен кабинетов, витрин, фасадов домов - и с денежных банкнот. Знакомый запашок диктатуры.
Как-то я расспросил Исмаила...
Перед первой мировой войной, когда турецкая империя только и ждала, кто ж ее наконец добьет, Ата-тюрк (Мустафа Кемаль) был генералом при султане. Каким-то хитрым военным маневром он справился с высадившимися на Дарданеллах, чтобы окончательно разделить Турцию, войсками союзников (англичане, французы, австралийцы и т.д.) - и спас страну. Вырезав по ходу немножко армян.
Потом султана свергли (привычно кого-то зарезав), а Мустафа Кемаль стал президентом. Дальше все похоже на Петра Первого, страшно нелюбившего бородатых.
Было запрещено: носить национальную одежду, фески-шаровары-чалмы и паранджу (вместо них - европейские костюмы). Писать арабскими буквами (введена была - латиница). Сильно обижать женщин. Потом паранджу снова разрешили, для тех, кому очень хочется. А то женщины возмутились - неприлично же...
Исламским психопатам серьезные люди конкрэтно объяснили, что к государству они отношения не имеют. Даже публичные намазы запрещены были одно время...
Турция начала усиленно дружить с Европой... модернизировать все... в НАТО вступили... дороги хорошие построили... вырезав по ходу немножко курдов...
Через 80 лет - получилась такая Турция, как сейчас - самая мягкая и незлобная среди всех мусульманских стран.
И даже тусовщики всякие, вроде бы искренне говорят: "Ата-тюрк... не, ну нормальный был мужик"
С газетного стенда что-то ужасно знакомое.
рядом с названием газеты - Hurriyet:
торжественный профиль Ата-тюрка на фоне развернутого красного (со звездой и полумесяцем) знамени. ...